Страница: 3/12
На ладони Toе расплылось мокрое коричневое пятно. Никакой лошади уже не
было. Хякуда поспешно пошевелил концом зубочистки мокрое пятно на ладони, но
на конце зубочистки лишь безжизненно повис сморщенный шарик, точно мокрая
туалетная бумажка, свесившаяся с металлической сачка, каким ловят золотых
рыбок в уличных ларьках.
"Ну и оплошал же я!" - с досадой подумал Хякуда. Но досадовал он не на
то, что неосторожно уничтожил зародыш, а на то, что сделал искусственное
осеменение кобыле, которая уже понесла.
Прошлой весной кобыла эта осталась яловой, к сорок три дня назад ее
опять спарили с жеребцом, но матка так и не сократилась, как это бывает в
случае зачатия. Хякуда и другие опытные конюхи посоветовались и решили
осеменить ее искусственно. Вчера это и сделали.
Да, выходит, зря. Лошадь была жеребой от второй случки. Она и выкинула
с испугу, когда над ней проделали эту операцию.
"Вот уж непростительно! - думал Хякуда. - Допустить такую ошибку после
тридцати лет работа! с лошадьми. Есть отчего впасть в отчаяние. Выходит,
тридцать лет жизни пропали зря".
Пятнадцати лет он ушел из дому, чтобы стать наездником. Проработал год
на черной работе на ипподроме в Токио и решил, что лучше выращивать хороших
лошадей, чем служить жокеем. С тем и пришел на этот конезавод тридцать лет
назад. Конечно, не так уж трудно стать конюхом за такой срок, но Хякуда все
давалось с трудом, и, решив преуспеть хотя бы в чем-то малом, только уже
так, чтобы знать свое дело досконально, он упорно трудился все эти годы и
сделался даже старшим конюхом. Теперь он мог с гордостью сказать, что знает
о лошадях все.
И вот оказывается, что он до сих пор допускает грубые ошибки. Да еще,
увидев сорокатрехдневный зародыш, удивляется: "Смотри-ка!" Так чем же он
занимался все эти тридцать лет? Похоже, зря он их прожил. Видно, ходить ему
в подмастерьях до конца своих дней. Есть отчего отчаяться. Прожил впустую,
нажил лишь усталость.
Но долго предаваться мрачным мыслям ему не пришлось. Из соснового бора
неподалеку от конюшен послышался топот копыт. Гудела земля. Это возвращались
с верхнего пастбища племенные жеребцы. Пробежали для разминки три километра
и мчатся теперь домой, все в поту.
От этого гула тело Хякуда наливается силой. Он думает только о работе,
все лишнее улетучивается. Как-никак тридцать лет отдано этому делу! Пусть не
достигнет он вершин, но надо идти, сколько сможешь. Работа есть работа! -
так подбадривает себя Хякуда.
- Ну, подходите! Кто там первый?
Голос его отдается эхом в конюшнях, выстроившихся рядами. Сначала
выскакивают и разбегаются врассыпную жеребята. Затем появляются кобылы.
Конюхи ведут их к загону, где находится Хякуда и жеребец.
Правой рукой Хякуда держит за поводья жеребца, в левой руке у него
контрольный лист кобылы - все данные о ней. В левом углу имена родителей, ее
имя и имя жеребца. Поперек записан возраст, наверху - дни, под ними, словно
в гороскопе, помечены четырьмя значками физиологические состояния кобылы по
дням.
Кружок обозначает возбужденное состояние, треугольник - спокойное.
Крестик свидетельствует о том, что кобыле не нашлось пары, двойной кружок
обозначает случку.
В течение года кобылы бывают возбуждены с марта по июль. Конечно, не
все кобылы одновременно находятся в таком состоянии. По контрольному листу
можно сразу определить, какая кобыла и который день возбуждена. Хякуда
проводит случку на третий или четвертый день.
Когда кобылы собираются у загона, жеребец начинает ржать, бить
копытами, бросается грудь на изгородь. В том месте, где изгородь ближе всего
подходит к конюшням, она укреплена, как крепостная стена, бревнами,
положенными поперек, а сверх покрыта толстыми соломенными циновками, чтоб
жеребец не повредил себе грудь о бревна.
- Первый номер, Асакири! - раздается возглас.
- Ну, подходи! - отвечает Хякуда.
Свидание начинается.
