Страница: 4/10
Пламенный взор Монгаку заставлял охрану особняка держаться от него на расстоянии. Монах продолжал:
– Эй, советник Синдзэй! Слушай, что хочет еще тебе сказать Монгаку. С этого дня прекрати все казни и пытки! Помилуй мятежников или кара настигнет тебя самого. Хотя ты стал всемогущим, это не поможет тебе, если против тебя объединится народ. Однажды адское пламя поглотит твой дом. Тебя заставят слушать мучительные стоны твоих родственников. Если эти зверские казни продолжатся, я сам привяжу тебя к огненной колеснице и буду сопровождать ее до места казни на берегу реки… Ты слышишь меня, Синдзэй?
– Подлый монах! Как смеешь ты оскорблять трон?
Охранники Синдзэя метнулись с копьями к Монгаку, который оказался захвачен врасплох. Охранники одолели монаха числом, хватая его за руки и за ноги. Монгаку не произнес ни слова. Он лежал под грудой тел, тяжело дыша. Когда Монгаку увидел, что его пытаются связать, он снова заговорил громовым голосом:
– Теперь я встану, – и сбросил с себя своих противников, как пигмеев, после чего поднялся на ноги.
– Не давайте ему уйти! – кричали воины, преграждая путь монаху.
На шум схватки прибежали новые слуги и даже конюхи. Вместо того чтобы идти к воротам, Монгаку прыгнул на порог и остановился там с вызывающим видом.
Раздался крик:
– Это убийца – не пускайте его внутрь дома!
Монгаку вытянул руки и, схватив в каждую из них по воину, сбросил их с балюстрады. Еще одного воина он схватил за шиворот и бил его о ближайшую стойку до тех пор, пока несчастный парень не запросил пощады. Рухнула внутренняя стена в доме, оторвался ставень. Особняк сотрясался от пронзительных криков женщин. Внезапно Монгаку вновь появился на пороге дома. С мешком паломника за плечами, посохом в руке он дико озирался, пытаясь высмотреть путь к бегству.
Когда монах рванулся в направлении внутренних ворот, последовал крик: «Вот ты где!» Монгаку машинально отпрянул, увертываясь от брошенного в него дротика. Он видел в пространстве между собой и внешними воротами множество обнаженных мечей, среди которых сверкали на солнце алебарды. Взгляд Монгаку остановился на кувшинках, которые плавали на поверхности воды, залитой в большую бронзовую бочку. Она находилась рядом с внутренними воротами. Отбросив свой посох, он потянул к себе этот громадный сосуд. Из него во все стороны выплескивалась вода. Пораженные его силой, противники Монгаку остановились и стали наблюдать за ним. Монах рванулся вперед в направлении людей, закрывавших ему путь к внешним воротам. Мощным усилием он бросил на землю бочку, издавшую резкий металлический лязг. При виде слуг и воинов, покрытых сплетениями кувшинок и слизью, монах разразился громоподобным хохотом. Затем он выбежал за ворота, все еще давясь смехом, и вскоре исчез из виду.
Три дня Монгаку скрывался – прошел слух, что советник Синдзэй велел схватить его. Уже было обезглавлено более ста сановников и воинов, однако признаков прекращения казней не наблюдалось. Вырыли и опознали труп Ёринаги.
– Если бы я оставался воином Морито, то, возможно, стал бы одним из тех, кому было бы приказано расчленить этот труп. Иначе, без сомнения, меня самого бы обезглавили на берегу реки… О, Кэса-Годзэн, любимая моя, ты действительно была моим ангелом-хранителем во плоти… Кэса-Годзэн!
Любовь Монгаку к Кэса-Годзэн была небесно чистой. Он отвергал плотские чувства и хранил в сердце любовь к девушке как святыню. Более десяти лет Монгаку старался искупить вину за преступление умерщвлением плоти, на которое немногие были способны. Теперь он сидел на берегу реки Камо у костра, который разжег под августовскими звездами. Монах был один, впрочем, не совсем один, потому что дух Кэса-Годзэн всегда витал рядом с ним. Вынув из мешка кисточку и чернильницу, он стал писать на камнях молитвы, посвященные тем, кто пал в бою. Монгаку надеялся, что случайный прохожий, увидев эти камни, – десять тысяч камней, по подсчетам монаха, – остановится и в порыве благочестия добавит свои молитвы к его молитвам в честь погибших.
