Страница: 2/3
– Покажите нам его… Нет, вы для этого еще слишком молоды. Неужели нет ни одного истинного монаха, который мог бы показать нам невидимое, пока мы еще живы?
– Есть. Нет оснований думать, что его не существует.
– Где он? Где он, этот монах? – в нетерпении шумели люди, еще теснее обступившие монаха.
– Ну пропустите меня, пожалуйста, – взмолился монах, проталкиваясь через толпу. – Я сказал уже достаточно и уверен, что такой человек есть. Он скоро придет к вам. А если нет, тогда значит, что учение Будды ложно, рай – ложь, а истинное назначение человека и все заповеди Будды – высокопарные разговоры. Тогда и только тогда у вас будут причины для отчаяния. Нет, видение света истины не исчезло совсем с горы Хиэй. – Со спрятанным под широкой шапкой лицом монах ушел, крикнув напоследок: – Не приходите в отчаяние и не теряйте веру друг в друга! Живите мужественно, пока он не придет!
Толпа быстро рассеялась, так как многие пытались следовать за монахом; некоторые выкрикивали насмешки. После ухода людей на руины опять опустилось облако пепла.
Два человека, стоявших в стороне, смотрели вслед монаху.
– Кто это был, Ясунори? Я уверен, что видел его раньше, – заметил Сайко из дома Фудзивара, нынешний приближенный экс-императора, оборачиваясь к члену Полицейского ведомства, который его сопровождал. – Вы узнали его?
Офицер Ясунори быстро ответил:
– Разве вы не встречались с ним, господин, через посредство настоятеля храма Ниннадзи?
– А, да. Я слышал, что в школе Тэндай нет никого более эрудированного, чем он. Припоминаю, что настоятель говорил мне о нем. Монах – как его по имени? – который живет в Куродани на горе Хиэй.
– Это, должно быть, Хонэн.
– Хонэн! Да, я уверен, что это был он. Хонэн очень редко покидает свое жилище отшельника в Куродани… Интересно, что привело его сюда?
– Разрушение храма вызвало так много разговоров, что в нем, вероятно, взяло верх любопытство, и он не мог не прийти, чтобы самому увидеть руины.
– Должно быть, так, – сказал Сайко, для предосторожности оглядываясь, чтобы убедиться в том, что его никто не узнал.
Внимательно осмотрев руины, монах сделал знак слуге, чтобы тот привел его лошадь, и поехал во дворец экс-императора.
Каждый вечер дворец светился огнями, так как у Го-Сиракавы вошло в привычку ежедневно приглашать трех-четырех приближенных отобедать с ним. Сайко только что закончил говорить. Экс-император, внимательно выслушав его рассказ о поездке в тот день к разрушенному храму Киёмидзу, повернулся к монаху и произнес:
– Итак, ты говоришь, что много людей приходят к руинам и молятся пеплу? Комично и вместе с тем трогательно – что-то надо будет сделать для умиротворения монахов Кофукудзи… Не так ли, Тосицунэ?
– Да, мой государь, – ответил придворный Тосицунэ, в растерянности опуская глаза и не зная, как продолжить, потому что всего несколько дней назад он вернулся из Нары очень сильно расстроенным. Монахи храма Кофукудзи были ожесточены, с презрением отвергли все его предложения о перемирии и потребовали безотлагательно наказать настоятелей монастырей с горы Хиэй. Экс-император встретил это сообщение едва заметным кивком и не сказал, что думает по этому поводу. Между тем Тосицунэ не сомневался, что монахи храма Кофукудзи готовятся к войне. Он также полагал, что Го-Сиракаве известно о том, что монахи собираются войти в столицу со своими святыми символами, чтобы грабить и жечь храмы, находящиеся под властью монахов с горы Хиэй. И не было ничего, за исключением мощной армии, что удержало бы воинство Кофукудзи от похода на дворец самого Го-Сиракавы. До настоящего времени представлялось бы само собой разумеющимся обратиться за поддержкой к Хэйкэ. Но никто не знал, какую позицию занимал бывший император в отношении Киёмори, потому что, хотя визит экс-императора в Рокухару, очевидно, развеял недоверие главы дома Хэйкэ к Го-Сиракаве, все еще оставалось неясным, что у них обоих на уме. Без Киёмори, однако, было абсолютно невозможно дать отпор монахам.
