Страница: 8/9
- Где?
- Рэйко гуляла допоздна, а потому утром спала как убитая. Ну а я решила еще разок прокатиться на машине до того самого пляжа. Хозяйка сказала, уж больно там хороши восходы. Было раннее-раннее утро, дорога словно выметена, так что даже такой горе-водитель, как я, могла проехать по ней безбоязненно. Если, конечно, не встретиться с бабушкой-камикадзе. Когда я вышла из машины, море уже окрасилось алым от восходящего солнца. В его лучах на прибрежном песке длинного пляжа, в лунках от человечьих следов и под нанесенными ветром барханчиками залегли глубокие тени, так что весь пляж покрылся причудливым красно-черным узором. У меня был с собой "разовый" аппарат, я достала его и сделала несколько снимков предрассветного моря. Неожиданно в видоискателе с правой стороны, у самой кромки морского прибоя возникла причудливая тень. Человеческая фигурка. Маленькая, совершенно скрюченная, словно сложенная пополам. В ватной безрукавке, видно из-за утреннего холода. В шароварах и дзори , на голове - белое полотенце. Старуха! Неужто та самая - старуха-камикадзе?! Нет, тележки не видно. Опираясь на длинный бамбуковый посох, старуха медленно ковыляла по пляжу вдоль кромки воды. Непроизвольно я несколько раз щелкнула затвором фотоаппарата - и тут поняла, что старуха направляется ко мне.
Остановившись поодаль, она поклонилась, точно носом клюнула, и что-то сказала, но издалека я не расслышала, что именно. Похоже, просто поздоровалась. Засунув аппарат в сумочку, я пошла ей навстречу.
Старухе было явно за восемьдесят. И знаете, учитель, она действительно напоминала краба или сплющенную запятую, как вы и говорили.
Оказалось, что она приходит сюда каждое утро, чтобы полюбоваться восходом. Мы обе сели на прибрежный валун и стали смотреть, как алая капля солнца поднимается из моря. Разумеется, я не могла не воспользоваться случаем и спросила у нее про старух с тележками.
- Ежели лет десять назад, - нет, не упомню... - прошамкала она. - А вот что было прежде... То еще не забыла.
Я и вправду читала в какой-то книге, что очень старые люди гораздо лучше помнят давние времена, нежели близкое прошлое. Оказалось, что в молодости старуха была ныряльщицей.
- И хозяин мой тоже, - добавила она.
В здешних местах ныряльщиков и ныряльщиц называют одним словом - ама. Промышляют тут в основном моллюска аваби - "морское ушко", зарабатывая на этом неплохие деньги. Но муж подорвал здоровье и нырять больше не мог. Пришлось ему заняться делом полегче - подвозить на лодке ныряльщиц до места промысла и обратно. По-местному такая лодка называется томаэ. Ама ныряют и поднимаются на поверхность сами, без посторонней помощи, так что у лодочника полно свободного времени. Поджидая ныряльщиц, можно закинуть в море снасть и удить рыбу.
- Прежде-то мужа кто кормил на Миносиме? Ама, жена его. Одна надрывалась. И хозяина, и деток, и свекра, и свекровь - все мы, ама...
Тут старуха самодовольно рассмеялась, попытавшись горделиво приосаниться, - даже скрюченную поясницу свою слегка распрямила. Я прямо оцепенела. Только представить: ама, прежде кормившая всю семью, в старости вынуждена жить на иждивении... Это же для нее как острый нож в сердце! И тут мне вспомнились старухи с тележками, жаждавшие смерти, чтобы внуку купить машину, а внучке - "взрослое" платье...
В те далекие времена ама ныряли в одних набедренных повязках. Их обнаженные полные груди подобно большим мячам колыхались в морской воде... К поясу привязан мешок для аваби, в руках - очки и железный крючок для аваби...
Я спросила у старухи, как поживают подруги ее молодости - ама.
- Да померли все. Никого уж, кроме меня, не осталось. Одна я, милая...
