Память о событиях Русско-японской войны ещё имеет эмоциональный окрас, хотя с тех событий минуло больше ста лет. Давайте разберёмся, почему.
Страница: 2/2
Для советского народа проблема «цусимского синдрома» окончательно была закрыта в августе 1945 года – по крайней мере, с эмоциональной точки зрения. Стремительный разгром Квантунской армии был воспринят не только как «победа советского оружия», но и в значительной мере, как восстановление исторической справедливости. Война шла в тех же местах, что и раньше, в газетных сводках снова мелькали еще не забытые названия: Ляоян, Мукден, Порт-Артур. Большую известность приобрел снимок советских десантников, устанавливающих военно-морской флаг СССР над крепостью Порт-Артура – непобедимый некогда противник наконец-то разгромлен! В этом контексте столь обидное для Японии нарушение Пакта о нейтралитете со стороны Советского Союза, если о нем в то время вообще вспоминали, рассматривалось советскими людьми как логичное – как своеобразный (и адекватный - !) ответ на внезапное нападение японцев на Порт-Артур и «Варяг» в 1904 году. Такая постановка вопроса, хотя уже давно и непопулярна, но все же до сих пор жива, и время от времени в России можно услышать доводы об «исторической справедливости». Это очень важно знать для понимания чувств значительной части россиян, слышащих порой возмущение японцев по поводу нарушения упомянутого Пакта.
Повторюсь – речь идет лишь об эмоциональной окраске чувств советского народа. Они были вызваны новой войной, но основаны в некоторой степени на воспоминаниях о старой, на созданном когда-то образе Японии. С другой стороны, как и раньше, акцентировалась классовое значение происходящих событий - победа именно Советского Союза – нового государства, с новой социальной системой над врагом, одолеть которого не смог старый - царский режим России. Именно этим во многом объясняется и то, что вскоре после 1945 года образ Японии как врага, как «желтой опасности», рожденный в Русско-японскую войну, и поддерживаемый советской пропагандой, умер. СССР доказал свою мощь, силу, восстановил «историческую справедливость». Япония, в свою очередь, приняв антимилитаристскую конституцию, навсегда перестала его интересовать как серьезный военный противник.
Да, периодически рудименты японского образа времен 1904-1905 г.г. оживали в нашей стране, все реже и реже вспоминают о них и сейчас. В эпоху «холодной войны» это было связано, прежде всего, с ролью Японии как сателлита США – «непотопляемого авианосца», как писали в советской прессе тех лет. Сейчас, хотя изредка и раздаются призывы «вспомнить о «Варяге» со стороны некоторых японофобов, они не встречают понимания у большей части населения России. Со временем негативное восприятие Японии становится все слабее и слабее. Современным россиянам, молодежи, уже непонятно – почему они должны быть настроены агрессивно по отношению к японцам из-за событий столетней давности? Тем более, что за эти сто лет и Советский Союз успел Японию победить, и японцы вроде бы уже не ходят с мечами, а делают мирные «Панасоники» и «Тойоты». Как-то незаметно были изменены даже слова песни «Три танкиста». Если в первоначальном варианте там была строка: «...и летели наземь самураи под напором стали и огня», то теперь она звучит так: «…и летела наземь вражья стая…». Таким образом, точных упоминаний о вероятном когда-то противнике, с помощью которых его можно было идентифицировать как Японию, в песне практически не осталось.
Конечно, было бы ошибкой утверждать, что достаточно заменить слова в песне и изменится мировоззрение людей. Но, безусловно, такие действия крайне важны с точки зрения формирования имиджа и, по большому счету, факт изменения слов должен бы значить для Японии не меньше, чем официальные извинения российского президента за обращение с японскими пленными, которого так добивались власти этой страны. Ход времен сам по себе способствует более объективному взгляду на события прошлого. Русско-японская война с каждым днем отодвигается в область далекого прошлого. Популярный писатель Борис Акунин, недавно выпустивший своеобразный римейк купринского «Штабс-капитана Рыбникова», по этому поводу заметил: «…были Порт-Артур и Цусима, но это уже очень давние события, и если бы не вальс «На сопках Маньчжурии», то многие уже и забыли бы о них… В то же время след в сознании остался». Да, след остался, он останется надолго, возможно, навсегда, но лишь как слабый отпечаток с яркого прошлого, как иллюстрация к учебнику. Мир стал другим, и это в России хорошо понимают. Образ Японии, созданный сто лет назад, вытесняется ее новым имиджем, создаваемым уже без такого странного повода как война, и здесь самое время вспомнить о событиях тех лет, как о факторе пробуждения интереса к Японии.
Как уже упоминалось, до войны этот интерес, хотя и имел место, но был еще весьма не развит. Можно констатировать, что именно Русско-японская война послужила переломным моментом в отношении к Японии как ученых, политиков и военных, людей искусства и интеллигенции, так и обывателей. Весьма ценные и интересные работы, посвященные этой стране и выполненные русскими путешественниками XIX-го века В. Головниным, И. Гончаровым, В. Крестовским, М. Венюковым, Л. Мечниковым и другими привлекали до войны внимание лишь узких специалистов. Образа Японии в России не смогли сформировать ни они, ни такая переводная литература, как популярная в те годы книга П. Лоти «Госпожа Хризантема». Этот образ сформировала война. До нее Япония все еще оставалась где-то за рамками цивилизации, воспринималась как край мира – и не только географический. В Западной Европе к тому времени имидж этой далекой и, заметим - отделенной от «цивилизации» Россией, страны, находился в более оформленном виде, но и это была лишь «живописная Япония», Япония Пьера Лоти – с хризантемами, «мусмэ», чайными домиками. Это была Япония без армии, флота и желания расширить свое военно-политическое влияние в мире, Япония художников Хокусая и Утамаро, но без адмиралов Того и Уриу, без генералов Ноги и Ояма. Поэтому тот потрясающий удар, который нанесла она по России, а значит – по Европе, внезапно вызвал в Петербурге и Москве не только шок, но и живейший интерес к победителю. Замечательно передал картину «японского сумасшествия», которое царило в те годы в России, А. Белый в своем романе «Петербург», описав «японский» салон Веры Лихутиной. Образно говоря, мода на Японию, проникнув сначала в светские салоны, шагнула из них на Невский проспект и на Тверскую, в мастерские художников, на дачи писателей и, наконец, в кабинеты ученых.
Справедливости ради надо заметить, что не очень результативные попытки плотнее заняться этой страной предпринимались и раньше. Так, например, для изучения Японии в непосредственной близости от нее в 1899 году был основан Восточный императорский университет во Владивостоке, где преподавался японский язык. Хотя университет не даже успел обеспечить переводчиками нужного уровня действующую армию, все же его открытие можно считать важной вехой в истории практической японистики. Основной же приток ученых, впоследствии глубоко и всесторонне изучивших Японию, начался уже после войны с нею и, думается, не без ее влияния. По крайней мере, все корифеи отечественного японоведения - С. Елисеев, Н. Конрад, Н. Невский и многие другие, воочию познакомились с этой страной уже после описываемых событий.
Кстати, как и во многих других армиях, в 1905 году русские генералы срочно начали готовиться к только что закончившейся войне. Опыт сражений со всей беспощадной очевидностью показал провал русской разведки в Японии, почти полное отсутствие квалифицированных переводчиков, слабое знание театра военных действий и многие другие пробелы в подготовке к ведению боевых действий с Японией. Это произвело столь большое впечатление на высшее русское командование, что практически до самого начала Первой мировой войны основным противником России продолжала считаться Япония. Интерес к ней с этой стороны, также возникший в результате событий 1904-1905 годов, иногда приобретал странные формы и имел весьма неожиданные, даже курьезные, последствия.
Например, в 1907 году по проекту гвардии капитана И. Свирчевского в Японию, в русскую православную миссию были направлены несколько подростков-сирот. Официально - для обучения в семинарии, а на самом деле для изучения японского языка и подготовки из них профессиональных шпионов. Это произошло практически в то самое время, когда один из самых богатых людей России - Григорий Елисеев отправил своего сына Сергея учиться не в Европу и не в Америку, а в передовую, как тогда считалось, страну - страну-победительницу – в Японию. Поэтому тот факт, что почти одновременно с будущим профессором С. Елисеевым, ставшим первым русским, окончившим Токийский императорский университет в 1916 году, один из упомянутых сирот – Василий Ощепков стал первым европейцем, окончившим академию дзюдо Кодокан и получившим второй дан дзюдо, выглядит не просто совпадением, а закономерным результатом роста интереса к Японии во всех образованных слоях российского общества, возникшего в ходе и после Русско-японской войны. Кстати, впоследствии В. Ощепков действительно некоторое время был резидентом советской военной разведки в Токио, а, вернувшись в СССР, создал известную ныне во всем мире борьбу самбо. С. Елисеев же, как известно, стал одним из крупнейших японоведов XX-го столетия, активно сотрудничал с американским военным командованием и во время второй мировой войны спас от американских бомбардировок Киото. Судьба этих и многих других людей сложилась, по крайней мере, в начале, под непосредственным влиянием Русско-японской войны – они «выросли» из нее.
Сейчас уже не секрет, что и на межгосударственном уровне отношения России и Японии значительно улучшились после войны. Померявшиеся силами страны выяснили, что являются достойными противниками и… успокоились. Политики и бизнесмены начали искать поводы для сотрудничества, и инициатива в этом поиске во многом принадлежала Японии. Рассекреченные ныне четыре соглашения «Мотоно-Сазонова», в которых практически декларировались возникшие после Русско-японской войны дружеские отношения между нашими странами, стали доказательством заинтересованности японских деловых кругов в России и явились основой для плодотворного сотрудничества вплоть до Октябрьской революции и Гражданской войны в России.
Подводя итог, еще раз хочу отметить, что Русско-японская война стала крайне важным событием в истории развития взаимоотношений двух стран. Ее негативный заряд уже почти растаял в дымке лет и вряд ли нам стоит снова тормошить тени прошлого. Японцы и русские имеют полное право и просто обязаны не забывать подвиги и чтить память своих героев, исполнявших во время войны свой воинский долг. Вспоминать же о Русско-японской войне для того, чтобы найти в ней еще один повод для разногласий кажется сейчас не только недальновидно, но даже глупо. К сожалению, и в России и, особенно, в Японии такого рода настроения все еще достаточно сильны. В отношении японцев к внешнему миру есть тенденция акцентировать внимание на том, что отличает их самих, их взгляды, поведение от иностранцев. Применительно к историческим исследованиям, такая особенность превращается в бессмысленный поиск виновных, подсчет оскорблений столетней давности и нанесение новых. В данном случае, есть основания считать, что подход с поиском и выявлением общих взглядов на проблему, точек соприкосновения, поводов для понимания - выглядит значительно перспективнее. В свое время побежденные русские сумели основать замечательную школу японоведения, известную ныне всему миру – они не искали врагов, они искали учителей. Сейчас Русско-японская война – отличный повод для русских и японских историков наладить взаимодействие в увековечении памяти ее героев, а не повод для выяснения, кто был прав сто лет назад и кто больше от этого пострадал.
Изображения: «Беспримерный бой «Варяга» и «Корейца» под Чемульпо» и «Отбитая атака японцев у Порт-Артура». Репродукции плакатов времен русско-японской войны 1904-1905 гг. Из коллекции РГДА. Предоставлено российским историческим журналом «Родина».
По материалам авторского доклада на Международном симпозиуме «Взгляд на Русско-японскую войну из бывших стран-участниц», прошедшего в Университете Хитоцубаси (Токио) 2 ноября 2002 года.
Александр Куланов, 2004 г.
