Из наследия Н. А. Невского по культуре Окинавы (I)
Страница: 2/6
КОММЕНТАРИЙ 1.
В 1908 г. из всех островов Мияко был создан «уезд» Мияко (Мияко-гун), куда вошли четыре «волости» (Хирара-сон, Гускубэ-сон, Симодзи-сон, Ирабу-сон; в 1913 г. пятая «волость», Тарама-сон, выделилась из Хирара-сон), а прежние «деревни» (мура) были переименованы в «адза», составляющие эти «волости». В 1924 г. «волость» Хирара (Хирара-сон) была повышена в статусе до «городка» Хирара (Хирара-тё), поэтому в материалах Невского встречаются оба названия, но фактически это одно и то же. А составитель «Фольклора островов Мияко», видимо, понял это так: «Хирара – не то маленький городишко, не то большая деревня» (Фольклор, 180), что, по сути, справедливо и поныне.
[Аобана («голубой цветок»), цую-куса («росная трава»), «цуки-гуса» («лунная трава»).]
Вдобавок, у Невского, кроме «волости Psara» (яп. Хирара) и тождественной с ней «деревни Psara», встречается еще «собственно Psara». При этом, если в «волость» Хирара (Хирара-сон), как в административное объединение, входило 18, а потом 15 «адза» - как позже в «городок» Хирара (Хирара-тё) - то, как Невский пишет, «собственно Psara», т.е. населенный пункт Хирара, состоит из 5 «деревень», или «селений», иначе «больших адза» (ооадза): Симосато, Нисисато, Хигаси Накасонэ, Ниси Накасонэ, Никадори (эти названия я привожу на стандартном японском языке). «Нисисато» (букв. «Западное селение») на диалекте у Невского звучит – если перевести его фонетическую транскрипцию в кириллицу – примерно, как «Нисызату» и «Низзату» (см. Материалы, 1:620); мои информаторы из Нисисато говорят «Иззату»; «из» (яп. «ири») - «запад», буквально «заход [солнца]» (о слове «запад» также см. - Материалы, 1:255; о других «больших адза» в составе «собственно» Хирара. – см. там же, 1:16; 1:210; 1:256; 1:620; 1:662). «Большие адза», как читатель уже понял, могут состоять из «малых адза», которые Невский иногда называет «слободами» (см. Материалы, 2:434); в условиях современной городской застройки в Хирара «большую адза» Нисисато можно назвать «районом», а «малую адза» Нэма – «кварталом».
Итак, «Нэма» (диал. Ни:ма; для удобства читателей я в этой статье даю транскрипцию «Ниима»; у Невского в записях песен и словарных материалах «Ni:ma», а в переводах песен «Нима») в легенде «Почему перестали рождаться красавицы» - не название старинного дома или фамилия (хотя такая фамилия, которую носят выходцы из местности Нэма, довольно распространена на Мияко), а название административной единицы – малая адза, по-японски – коадза (слово «адза» записывается иероглифом, который обычно значит «письменный знак» и читается как «дзи»). Именно так следует понимать и читать этот иероглифический бином, а вовсе не как фантастическое «Око». Подобная неточность кажется удивительной – ведь в комментариях к письмам Невского в том же сборнике тот же, скорее всего, переводчик дает абсолютно точный перевод (адза) и подробное разъяснение: «Адза – обособленный поселок внутри города или деревни. В Японии под «деревней» имеется ввиду мелкое административное объединение типа волости, иногда довольно значительное по площади, которое подразделяется на несколько адза (или бураку)» (ПВ, 342, прим. 1). Этот комментарий относится к т.н. «основной» Японии (префектуре Кии); единая административная система была распространена и на территорию бывшего Королевства Рюкю, которое в 1879 г. было преобразовано в новую префектуру Окинава.
В пользу того, что у Невского под «Ниима» имеется ввиду не фамилия, а название административной единицы, свидетельствует и то, что в словарной статье о топониме «Ni:ma» «Матерьялов для изучения говора островов Мияко» приводится пример на диалекте Хирара - «ni:manu o:bana uja:ni-gama (Ps) (предание)» (Материалы, 1:614), т.е. «предание из Psara об О:bana uja:ni-gama из Ni:ma». Эта фраза из «Матерьялов для изучения говора …» полностью совпадает с именем красавицы из легенды; только в публикации легенды в сборнике «Цуки то фуси» оно приведено в скобках, а японский перевод этого имени дан Невским в иероглифическом написании - «Нэма-но Аобана оя-дзё:-сама» (Цуки то фуси, 32) (согласно словарю «Вародай», «дзё:» - «девушка, дочь; женщина; мисс, мадемуазель; госпожа»; «о-дзё:-сама» - «барышня»). В русскоязычном переводе легенды «Почему перестали рождаться красавицы» читаем: «Люди звали ее Ниману обана удзяни-гама» (ПВ, 280), т.е. переводчик, игнорируя иероглифическое написание имени и не задумываясь о смысле, дал как есть кальку с латиницы, да еще с ошибкой – в фонетической транскрипции Невского «ja» читается как «я», а не как «дзя». «Ниману обана удзяни-гама» - не очень-то благозвучное имя для красавицы! К тому же «Ниману» (правильно «Ни:ма-ну/Ниима-ну») на диалекте соответствует «Нэма-но» по-японски, т.е. «из [слободы] Ниима». Обратимся вновь к «Матерьялам для изучения говора …» (иероглифы я даю в транскрипции): «(Ps) [диал. Хирара] o:bana [яп.] аобана «голубой (синий) цветок» (Материалы, 2:1); «(Ps) [диал. Хирара] uja:ni [уя:ни] [яп.] ”оя-анэ”-но и (значит «родительская сестра») … «Родительская сестра (старшая)» = дочь человека благородного сословия; барышня; жена (преимущ[ественно] благород[ного сословия])» (там же, 2:443); «-gama Уменьшительный суффикс к существительным и прилагательным» (там же, 1:197). В «Словаре языка островов Мияко», изданном на Окинаве, также читаем: «uja ani [уя ани] [яп.] ”оя-анэ” Уважительное обращение крестьян к замужним женщинам благородного сословия - средних лет и молодым, - а также к девушкам» (Симодзи Кадзухару. Мияко гунтого дзитэн. Наха, 1979. С.39).
«О:бана» - необычное женское имя для Мияко, нигде больше в местном фольклоре не встречается; скорее всего, это прозвище. Почему же люди прозвали её именно так?
* * *
КОММЕНТАРИЙ 2.
«Аобана» (диалектное «о:бана», «аубана») - это разговорное название цветка, который по-японски «правильно» называется цую-куса (букв. «росная трава») и имеет в Японии множество народных, местных и специальных названий: «цуки-гуса» («лунная трава»), «хотару-гуса» («трава-светлячок»), «бо:си-хана» («цветок-шляпка»), «уцуси-хана», «ханада-хана», «ти-гуса», «камацука», «о:сэкисо:», «хэкисэнка» (см. фото 4).
Это растение (латинское название род Commelina), насчитывающее, по разным оценкам, от 200 до 600 видов, встречается в тропиках и субтропиках многих континентов (как «сорное растение» также и в умеренной зоне); распространено по всей Японии и Восточной Азии, в том числе в Китае и на островах Рюкю. В России коммелина обыкновенная (Commelina communis Linn.), известная под названиями синеглазка и лазорник, растет на Дальнем Востоке, а также занесена в Сибирь, на Кавказ.
У коммелины «аобана» («голубой (синий) цветок») цветы редкого цвета, по определению, небесно-голубые, фиолетово-синие или лазурные; растет в полях и по обочинам дорог; цветет с июня по сентябрь. Цветы маленькие, но необычной формы (в виде ракушки или шляпки); три лепестка, из которых два крупнее и ярко окрашены. Считается, что в Японии это растение получило названия цую-куса («росинка-трава») и «цуки-гуса» («лунная трава») потому, что цветы раскрываются якобы еще ночью при лунном цвете (на самом деле, утром) и увядают к полудню; на рассвете его лепестки бывают покрыты росой, и поэты уподобляли этот цветок утренней росе, - тем более что каждый цветок цветет только один день. Не удивительно, что с такими данными, входящими в «джентльменский набор» японской культуры - «луна», «роса», быстрое увядание, недолговечность, - в Японии этот цветок был любим с древности; «цуки-гуса» (это его старое название) встречается - в разных вариантах написания - уже в первой японской поэтической антологии «Манъёсю» (ок. 759 г.) в девяти песнях: №№583, 1255, 1339, 1351, 2281, 2291, 3058, 3059, а также в «Кокинсю», «Гэндзи-моногатари» и других классических произведениях. В японской классической поэзии («вака») «лунная трава» - это «осенний цветок», в хайку «цуки-куса» также осеннее «сезонное слово», означающее раннюю осень.
В Японии «лунная трава» издавна применялась и в хозяйственной деятельности: ее лепестки содержат легко извлекаемое красящее вещество, которое использовалось для окраски тканей (по свидетельству очевидцев, или, точнее, экспериментаторов, достаточно легко сдавить пальцами лепесток, как выделяется синий пигмент; если лепестки опустить в воду, она окрашивается). В Японии использование этого натурального красителя известно с эпохи Нара, т.е. уже в 8 в. (интересно, что нанайцы на российском Дальнем Востоке якобы использовали сок из лепестков коммелины для окраски звериных шкур и рыбьей кожи, из которых шили одежду). Считается, что в эпоху Нара (710-794 гг.) ткань попросту натирали лепестками «лунной травы» или же пропитывали их соком. Кстати, по одной не очень романтической гипотезе, именно такое его свойство в Японии дало коммелине название «цуки-гуса» - «приставучая трава» («цуку» - «приставать, прилипать»), а уж потом оно было поэтически переосмыслено как «лунная трава» (поскольку, как известно, «воображенье проворней живописца»).
Однако народная мудрость гласит: что легко приходит, то так же легко и уходит - краситель, полученный из коммелины, был очень нестойким. Такой краситель легко вымывался при стирке, и ткани быстро линяли (вероятно, именно это обстоятельство имелось ввиду в оригинале на японском языке, который на сайте «Японская классическая поэзия» - одном из немногих в русском Интернете, где отмечена роль «цуки-гуса» в японской поэзии - в переводе приобрел вид: «Цуки-гуса» имеет способность быстро менять свой цвет, отчего в песнях встречается как символ непостоянства и изменчивости»; получилось, что цветы «быстро меняют свой цвет» - просто какой-то цветок-хамелеон!).
После эпохи Нара краситель из «цуки-куса» по причине его нестойкости использовали, похоже, мало. По некоторым данным, в эпоху Хэйан (794-1192 гг.) его применяли при окраске ткани для одного из одеяний («слоя») в составе т.н. «12-слойного платья» (дзюни хитоэ), официального костюма придворных дам. Действительно, у ткани, рекомендуемой для осеннего сезона, есть такой цвет - «цуки-куса», а точнее цветовая гамма: «ханада» (насыщенный синий) и «усуао» (бледно-голубой) для лицевой стороны и изнанки (отсюда еще одно название этого цветка в Японии «ханада-гуса» или просто «ханада»).
Возрождение красителя из «цую-куса» наступило гораздо позже, когда его недостаток - нестойкость - стал достоинством. В период Гэнроку (1688-1704 гг.) в Японию из Китая через Окинаву или же через Корею завезли технологию окрашивания тканей цуцугаки-дзомэ, в которой «аобана», легко смываемый краситель из сока цветов «мурасаки цую-куса», применялся для предварительного наброска рисунка (на Окинаве такая технология была в ходу еще в 1560-х годах). С такой же целью такой же краситель из коммелины обыкновенной применяли в эпоху Токугава (1615-1868 гг.) в технологии окраски тканей ю:дзэн.
«Цую-куса» оставила след не только на ткани … «Айгами» (записывается иероглифами «индиго» + «бумага») - синий органический пигмент из лепестков коммелины обыкновенной – использовался в японской гравюре раннего периода (т.н. айдзури-э); он быстро выцветал на свету, и с 1820 г. его заменили импортной берлинской лазурью.
Коммелина издавна (под названием, которое по-японски звучит «о:сэкисо:») применялась в китайской медицине (яп. кампо:), усвоенной и японцами, - в качестве жаропонижающего средства (например, при заболевании малярией, что раньше могло быть очень актуально на о-вах Мияко), при отравлениях.
