Страница: 1/14
Миновала ночь, наступил Новый Восьмой год Бунъэй[1], и, как только рассеялась туманная дымка праздничного новогоднего утра,
дамы, служившие во дворце Томикодзи, словно только и ждали наступления
этого счастливого часа, появились в зале для дежурных, соперничая друг с
другом блеском нарядов. Я тоже вышла и села рядом со всеми. Помню, в то
утро я надела алое нижнее платье на лиловом исподе, сверху - длинное
темно-красное косодэ[2] и еще одно - светло-зеленое, а поверх
всего - красное парадное карагину, короткую накидку с рукавами. Косодэ
было заткано узором, изображавшим ветви цветущей сливы над изгородью в
китайском стиле... Обряд подношения праздничной чарки исполнял мой отец,
дайнагон[3], нарочно приехавший для этого во дворец. Когда
торжественная часть церемонии закончилась, государь
Го-Фукакуса[4] удалился в свои покои, позвал отца, пригласили
также женщин, и пошел пир горой, так что государь совсем захмелел. Мой
отец, дайнагон, он во время торжества по обычаю трижды подносил государю
сакэ, теперь предложил: "За этой праздничной трапезой выпьем трижды три
раза!"
- Нет, на сей раз поступим иначе, - отвечал ему государь, - выпьем
трижды по девять раз, пусть будет двадцать семь чарок!
Когда все уже окончательно опьянели, он пожаловал отцу чарку со
своего стола и сказал:
- Пусть дикий гусь, которого я ждал так долго и терпеливо, этой
весной прилетит наконец в мой дом!
Отец с низким поклоном вернул государю полную чарку и удалился,
кланяясь с особым почтением.
Я видела, прежде чем он ушел, государь что-то тихонько сказал ему, но
откуда мне было знать, о чем они говорили?
Праздник закончился, я вернулась к себе и увидела письмо. "Еще
вчера я не решался писать тебе, но сегодня наконец открою сердце..." -
так начиналось послание. Тут же лежал подарок - восемь тонких,
прозрачных нижних одеяний, постепенно переходящих от алого к белому
цвету, темно-красное одинарное верхнее одеяние, еще одно,
светло-зеленое, парадная накидка, шаровары - хакама, три косодэ одной
расцветки, два косодэ другого цвета. Все завернуто в кусок ткани. Вот
неожиданность! К рукаву одной из одежд был прикреплен тонкий бумажный
лист со стихами:
"Если нам не дано,
как птицам, бок о бок парящим,
крылья соединить, -
пусть хотя бы наряд журавлиный
о любви напомнит порою!"*
* Здесь и далее стихи в переводе А. Долина.
Нужно было быть вовсе бесчувственной, чтобы оставить без ответа такой
подарок, продуманный столь тщательно и любовно... Но я все-таки
отправила обратно весь сверток и написала:
"Ах, пристало ли мне
в златотканые платья рядиться,
доверяясь любви?
Как бы после в слезах горючих
не пришлось омыть те одежды...
Но если бы ваша любовь и впрямь была вечной, я с радостью носила
бы эти одежды..."
