Страница: 4/14
И он принялся в самых изысканных выражениях говорить мне о любви,
- у меня не хватило бы слов, чтобы передать все эти речи, но я слушать
ничего не хотела и только плакала в три ручья, даже рукава его одежды и
те вымочила слезами.
- Долгие годы я скрывал свои чувства, - сказал государь, не зная,
как меня успокоить, и, конечно же, не пытаясь прибегнуть к силе. - И вот
приехал, надеясь, что хоть теперь представится случай поведать тебе о
моей любви. Не стоит так холодно ко мне относиться, все равно все уже об
этом узнали! Теперь ни к чему твои слезы!
Вот оно что! Стало быть, он хочет удостоить меня своей монаршей
любви не в тайне от всех, всем уже об этом известно! Стало быть, завтра,
когда эта ночь растает, словно призрачный сон, мне придется изведать
такую муку! Я заранее страдала от этой мысли. Сейчас я сама дивлюсь,
неужели, совсем не зная, что ждет меня в будущем, я уже предчувствовала
грядущие горести?
"Почему никто не предупредил меня, почему не велели отцу моему,
дайнагону, откровенно поговорить со мной? - сокрушалась и плакала я. -
Теперь я не смогу смотреть людям в глаза!.." И государь, очевидно,
решив, что я слишком уж по-детски наивна, так и не смог ничего от меня
добиться. Вместе с тем встать и уйти ему, по-видимому, тоже было
неудобно, он продолжал лежать рядом, и это было мне нестерпимо. За всю
ночь я не промолвила ни единого слова в ответ на все его речи. Но вот
уже занялась заря, послышался чей-то голос: "Разве государь не изволит
вернуться сегодня утром?"
- Да, ничего не скажешь, приятное возвращение после отрадной
встречи! - как бы про себя проговорил государь. - Признаться, никак не
ожидал встретить столь нелюбезное обращение! Как видно, наша давняя
дружба для тебя ничего не значит... А ведь мы подружились еще в ту пору,
когда ты причесывалась по-детски... Тебе бы следовало вести себя так,
чтобы со стороны все выглядело пристойно. Если ты будешь все время
прятаться и молчать, что подумают люди? - то упрекал он меня с обидой в
голосе, то всячески утешал, но я по-прежнему не произнесла ни слова.
Беда с тобой, право! - сказал государь, встал, надел кафтан и другие
одежды и приказал подавать карету. Слышно было, как отец спрашивал,
изволит ли государь откушать завтрак и что-то еще, но мне уже казалось,
что это не прежний государь, а какой-то новый, совсем другой человек, с
которым я уже не могу говорить так же просто, как раньше, и мне было до
слез жаль самое себя, ту, прежнюю, какой я была до вчерашнего дня, когда
еще ничего этого не знала.