Страница: 7/19
- Мне хотелось, чтобы ты надела пояс, который преподнес тебе я, а не
кто-то другой... По-настоящему, полагалось бы надеть его после четырех
месяцев... Но, опасаясь людских пересудов, я хотел повременить с
подарком и вот дотянул до этих пор... Но, услышав, что на двенадцатый
день этой луны назначено поднесение пояса от государя, все же решился! -
сказал он, и я подумала, что Акэбоно в самом деле всей душой меня любит,
однако мысль о том, к чему это приведет, что будет дальше, снова
наполнила меня скорбью.
Целых три дня Акэбоно, как обычно, прятался у меня. В десятый день
я могла бы вернуться во дворец, но вечером почувствовала недомогание и
не поехала. По этой причине двенадцатого числа - в день, заранее
назначенный для обряда надевания пояса, мне привез его, как привозил в
прошлый раз, дайнагон Дзэнсёдзи. Я вспомнила, как обрадовался тогда
покойный отец, как он воскликнул: "Что это?", когда сам государь
пожаловал к нам, и я залилась слезами - увы, роса, увлажняющая рукав,
выпадает не только осенью!.. Но что придумать, как скрыть правду? Нет,
мне не отыскать выхода, ведь речь идет о целых двух месяцах! Все же мне
не приходило в голову утопиться, похоронить себя на дне морском. Не
оставалось ничего другого, как притворяться и вести себя как ни в чем не
бывало, хотя страх: "Как быть? Что делать?" - неотступно терзал душу. А
меж тем уже наступила девятая луна.
Страшась людских взоров, я покинула дворец якобы для того, чтобы
сделать приготовлений к предстоящим родам. Акэбоно пришел ко мне в тот
же вечер, и мы стали советоваться: как быть?
- Прежде всего сообщи, что ты тяжело захворала, - сказал он. - И
объяви всем и каждому, будто жрец Инь-Ян[7] говорит, что
болезнь заразна, опасна для посторонних...
Я последовала его совету и постаралась распустить слух, будто лежу
не поднимаясь в постели и так больна, что даже капли воды не могу
проглотить. Не допуская посторонних, приблизила к себе только двух
служанок... Дескать, болезнь настолько тяжелая... Впрочем, можно было
обойтись без столь строгих предосторожностей, никто особенно не спешил
навещать меня, и я невольно снова с горечью думала: "Ах, если б жив был
отец..." Государю я написала, чтобы он не слал ко мне людей, но он все
же время от времени писал мне, а я непрестанно трепетала от страха, как
бы моя ложь не открылась. Однако покамест все шло гладко, казалось, все
поверили, что я и впрямь больна не на шутку. Только дайнагон Дзэнсёдзи
все же несколько раз приезжал, пытаясь меня проведать. "Хорошо ли, что
ты лежишь здесь одна? Что говорит лекарь?" - спрашивал он. "По словам
лекаря, болезнь на редкость заразная, встретиться с вами мне никак
невозможно!" - отвечала я и отказывалась его принять. Иногда он
настаивал: "Как хочешь, а меня это беспокоит!"; тогда, затемнив комнату,
я накрывалась с головой, лежала, не проронив ни слова, и он, поверив,
что я и впрямь тяжело больна, уходил, а я терзалась угрызениями совести.
Люди, не столь близкие, как дайнагон, и вовсе не приходили, так что
Акэбоно проводил у меня все ночи. В свою очередь, он тоже объявил, будто
затворился в храме Касуга[8], а сам послал кого-то вместо
себя, велев этому человеку не отвечать на письма, приходившие в его
адрес, и мне было грустно видеть, к каким ухищрениям ему приходится
прибегать.
