Страница: 5/14
Я слушала, верила и не верила, но с того дня государь целый месяц
ни разу не призывал меня. Я не смела роптать, ибо, как бы то ни было,
согрешила-то я, хоть и не по своей воле. В одиночестве встречала я утро
и вечер и вскоре заметила, что и впрямь снова в тягости. И опять одолела
меня тревога - как сложится отныне моя судьба?
Однажды, в начале третьей луны, когда во дворце было необычно
пустынно и тихо, государь, даже не отужинав, удалился в Двойной покой, а
меня призвали к нему. "Зачем он зовет меня?" - подумала я, но государь
обошелся со мною ласково, говорил нежные слова, клялся в любви, а я не
знала, радоваться мне или, напротив, печалиться...
- После того как мне привиделся тот сон, я нарочно ни разу не
призывал тебя... - сказал государь. - Ждал, чтобы прошел ровно месяц, и
очень по тебе тосковал...
"Так и есть... Стало быть, он нарочно не звал меня, - пораженная,
подумала я. - В самом деле, ведь с того месяца я понесла... Он не звал
меня, чтобы не было сомнения в отцовстве..." - И тревога о ребенке, о
том, что будет с ним и со мною, с новой силой сдавила сердце.
- - -
Ну, а тот, с кем меня соединяло столь глубокое чувство, кто был
моей первой настоящей любовью, постепенно отдалился от меня после тех
злосчастных ночей в Фусими, и я с грустью думала, что он вправе на меня
обижаться. В начале пятой луны я ненадолго вернулась домой, чтобы в
годовщину смерти матери, как всегда, побывать на ее могиле, и он прислал
мне письмо.
"Пока я искал
тот корень, на сердце похожий,
что горечь таит,
не в росе - в слезах безутешных
рукава до нитки промокли..."
Дальше следовали ласковые слова, а в конце стояло: "Если ничто
не помешает, я навещу тебя, хотя бы ненадолго, пока ты живешь
дома..."
В ответ я написала только:
"Где еще и расти
корню горькой любви потаенной,
как не в сердце моем!
И мои рукава недаром
от безудержных слез промокли... -
ведь я полюбила тебя на всю жизнь не только в этом, но и в
будущих воплощениях..." Но, по правде сказать, я чувствовала, что
никакими словами не вернешь его былую любовь. Он пришел, когда уже
наступила глухая ночь.