Страница: 4/10
Дойдя до побережья, именуемого Юйнохама, я увидела Птичий Насест,
Тории - большие храмовые ворота: вдали виднелся храм Хатимана.
"Известно, что бог Хатиман поклялся взять род Минамото под особое
покровительство. Судьба привела меня родиться в этом семействе; за какие
же, спрашивается, грехи, свершенные в былых воплощениях, впала я в такое
убожество, скитаюсь, как последняя нищенка?" - теснились мысли в моей
голове. Когда в столице я молилась в храме Ива-Симидзу, просила
благополучия отцу в потустороннем мире, оракул возвестил мне: "Покой и
счастье отец получит в жизни иной в обмен на твое счастье в нынешнем
земном существовании!" О нет, я не гневаюсь на священную волю бога! Я
написала и оставила в храме клятву, что не буду роптать, даже если
придется стать нищенкой, протягивающей руку за милостыней. Говорят, что
Комати из рода Оно[7], не уступавшая красотой государыне
Сотори[8], на закате дней прикрывала тело рогожей, скиталась,
как нищая, с корзинкой для подаяний. "И все же, - думалось мне, - она
горевала меньше, чем я!"
Прежде всего я пошла на поклон в храм Хатимана, что на Журавлином
холме, Цуругаока. Храм сей даже прекрасней, чем обитель Хатимана в
столице, на горе Мужей, Отокояма. Оттуда открывается широкий вид на
море. Да, можно сказать, там есть на что посмотреть! Князья-даймё
входили и выходили из храма в разноцветных военных кафтанах, белой
одежды ни на ком не было. Куда ни глянь, взору представлялось
непривычное зрелище.
Я побывала всюду - в храме Эгара, Никайдо, Омидо. В долине Окура
проживала некая госпожа Комати, придворная дама сёгуна[9], она
состояла в родстве с моим троюродным братом Сададзанэ и, следовательно,
доводилась родней и мне. Она удивилась моему неожиданному приезду и
пригласила остановиться у нее в доме, но мне показалось это неудобным, и
я сняла кров поблизости. Госпожа Комати часто навещала меня,
осведомляясь, не терплю ли я неудобства. Утомленная трудной дорогой, я
решила провести здесь некоторое время на отдыхе, а меж тем человек,
который должен был проводить меня дальше, в храм Сияния Добра,
Дзэнкодзи, в горном краю Синано, в конце четвертой луны неожиданно
заболел, да так тяжело, что лежал без сознания. В полном замешательстве
я не знала, как быть. Когда же мой проводник понемногу оправился от
болезни, свалилась я.
Ко всеобщему испугу, больных теперь стало двое. Но лекарь нашел
мою болезнь неопасной. "Из-за непривычных тягот путешествия обострился
ваш давнишний недуг..." - сказал он; однако было время, когда мне
казалось, что конец уже недалек. Не описать словами страх, охвативший
душу! Бывало, в прежние времена, если случалось мне заболеть, хотя бы
вовсе неопасно, к примеру - простудиться, подхватить насморк или
почувствовать легкое недомогание, через два-три дня непременно посылали
за жрецами Инь-Ян, призывали лекарей, отец жертвовал в храм коней и
разные сокровища, хранившиеся в нашей семье. Все суетились вокруг меня,
с четырех сторон света раздобывали редкостные лекарства - померанцы с
Наньлинских гор или груши с хребта Куэньлунь[10], и все для
одной меня... Теперь болезнь надолго приковала меня к постели, но никто
не взывал к буддам, не молился богам, никто не заботился, чем меня
накормить, какими лекарствами напоить, я просто лежала пластом, в
одиночестве встречая утро и вечер. Но срок каждой жизни заранее
определен; видно, час мой еще не пробил, я стала постепенно
выздоравливать, но была еще так слаба, что не решалась продолжать
странствие, и лишь бродила окрест по ближним храмам, понапрасну проводя
дни и луны, а тем временем наступила уже восьмая луна.