Страница: 6/10
Некоторое время сёгуну предстояло пробыть в месте, именуемом
Долина Саскэ, а уж оттуда его должны были за пять дней доставить в
столицу. Мне захотелось посмотреть на его отъезд, я пошла в храм бога
Ганапати[14], расположенный неподалеку от временного жилища
сёгуна, и там от людей узнала, что самурайские правители назначили
отъезд на час Быка[15]. К этому времени дождь, накрапывавший с
вечера, превратился в жестокий ливень, поднялся сильный ветер, завыл так
жутко, как будто в воздухе носились злые духи. Тем не менее власти не
разрешили изменить час отъезда; паланкин подали, накрыв его рогожей. Это
было так унизительно, так ужасно, что больно было смотреть!
Паланкин поднесли к крыльцу, сёгун сел, но затем носилки почему-то
снова опустили на землю и поставили во дворе. Через некоторое время
стало слышно, что сёгун сморкается. Чувствовалось, что он старается
делать это как можно тише, но ему это плохо удавалось... Нетрудно
представить себе, в каком горестном состоянии он находился!
"Этот сёгун, принц Кораясу, совсем не из тех сёгунов, коих
назначали восточные дикари, самовольно захватившие власть в стране. Отец
его, принц Мунэтака, второй сын императора Го-Саги, был всего на год с
небольшим старше третьего сына, императора Го-Фукакусы. Как старший,
принц Мунэтака был вправе унаследовать трон раньше младшего брата, и,
если бы это произошло, его сын, принц Корэясу, нынешний сёгун, в свою
очередь, тоже взошел бы на престол украшенных Десятью добродетелями...
Но принцу Мунэтаке не пришлось царствовать, ибо его матушка была
недостаточно знатного рода, вместо этого его послали в Камакуру на
должность сёгуна. Но ведь он все равно принадлежал к императорскому
семейству, иными словами, его никак нельзя было приравнять к простым
смертным. Нынешний сёгун, принц Корэясу, был его родным сыном, так что
высокое происхождение его бесспорно! Находятся люди, утверждающие, будто
он рожден от ничтожной наложницы, но это неправда - на самом деле она
происходила из благороднейшей семьи Фудзивара. Стало быть, и со стороны
отца, и со стороны матери происхождение принца поистине безупречно..." -
так размышляла я, и слезы невольно навернулись у меня на глаза.
Ты ведь помнишь о том,
что к славным истокам Исудзу[16]
он возводит свой род -
как же грустно тебе, богиня,
видеть принца в такой опале!
Я представляла себе, сколько слез принц прольет по пути в столицу!
Единственное, чего, на мой взгляд, все же недоставало опальному
сёгуну,это, пожалуй, любви к поэзии. До меня не дошло ни одного
стихотворения, в котором он поведал бы о своих скорбных переживаниях, -
а ведь он был родным сыном принца Мунэтаки, в сходных обстоятельствах
сложившего:
"Встречаю рассвет,
в снегах подле храма Китано[17]
молитвы творя,
будто заживо погребенный, -
все следы сокрылись под снегом..."
