Страница: 1/13
Вплоть до восьмой луны я задержалась в горном краю Синано, ибо
хотела на обратном пути увидеть осень на равнине Мусаси, но вот наконец
покинула храм Сияния Добра.
В краю Мусаси есть храм Асакуса, посвященный Одиннадцатиглавой
Каннон. Все восхвалили чудотворную силу этого священного изваяния, мне
захотелось побывать там, и я отправилась в храм Асакуса. Углубившись
далеко в поле, я шла, раздвигая густые травы. Кругом рос только
кустарник хаги, шафран и китайский мискант, такой высокий, что всадник
верхом на лошади скрывался в зарослях с головой. Дня три пробиралась я
сквозь эти травы, а им все не видно было конца. Чуть в стороне, у
боковых тропинок, встречался иногда дорожный приют, но в остальном место
было безлюдно, позади и впереди только поле, равнина без конца и без
края.
Храм богини Каннон стоял на небольшом холме, тоже посреди поля,
кругом ни деревца, поистине как в песне, сложенной Ёсицунэ
Фудзивара:[1]
"Далеко-далеко,
где небо сливается с лугом,
будто прямо из трав
поднимается светлый месяц,
озарив равнину Мусаси".
Был вечер пятнадцатого числа, пора полнолуния. В этот вечер во
дворце всегда звучала музыка... Правда, со мной не было косодэ,
полученного в дар от государя [2], - я поднесла его храму
Хатимана в столице вместе с переписанными мною свитками Лотосовой сутры,
и потому хоть и не вправе была сказать:
"Дар храню государев,
придворное старое платье[3],
Ароматы былые
и ныне могу вдыхать я..." -
но это не означает, что я забыла дворец; мои чувства не уступали
глубиной чувствам человека, создавшего эти строчки...
По мере того как сгущалась тьма, луна, поднимаясь над травянистой
равниной, блестела все ярче, и светлые капли росы, висевшие на кончиках
травинок, сверкали, как драгоценные камни.
"Вспоминаю, как встарь
любовалась я полной луною
из пределов дворца, -
а теперь запомню навеки
эту ночь в печальном сиянье!.." -
думала я, едва не утопая в слезах.
Созерцаю луну,
что светит в безоблачном небе...
Разве в силах моих
позабыть, навсегда отринуть
образ, в сердце запечатленный?
Настало утро. Нельзя было до бесконечности оставаться в пустынных
полях, и я ушла.