Страница: 1/4
Подкупающе внятно прозвучала в этом году на фестивале японских фильмов тема человеческих взаимоотношений - с их неизбежной конфликтностью и неустранимым драматизмом. Несколько вечеров подряд в зале екатеринбургского Дома кино царило эмоциональное напряжение, разряжавшееся, впрочем, исключительно аплодисментами зрителей. И неудивительно: для японцев конфликт - дело естественное и житейское, а значит, и воспринимать его надо спокойно и вдумчиво.
К тому же японское киноискусство, следуя многовековой художественной традиции, за любыми кризисами и осложнениями видит неодолимую прелесть и неиссякаемую роскошь родственного человеку предметного мира и изображает их умело, с любовью и большой охотой. Такая эстетика отторгает душевный разлад, меланхолию и пессимизм …
Если чтото не клеится или случается беда, нельзя поддаваться хандре и унынию; наоборот, тут то как раз необходимы концентрация внутренних сил и решительное действие. Так готов поступить старшеклассник Дайскэ, чувствуя, что жизнь зашла в тупик - школу он бросил; родители, огорчённые поведением сына, страдают, изза чего дома становится совсем неуютно. Но у пятнадцатилетнего мальчика есть мечта: гдето на острове Кюсю, в местечке Якусима растут огромные тысячелетние кедры - если прикоснуться к этим великанам, они поделятся жизненной энергией, напитав душу и тело непобедимой мощью. И тогда не будет по утрам болеть живот, мешая регулярно посещать уроки, и будет намного легче противостоять диктату взрослых, возмутительно попирающих его самостоятельность. Только и слышишь: «Делай тото или - не делай того-то!» Как это надоело!
Кинорежиссёр Ёдзи Ямада стремится раскрыть ключевой, переломный момент перехода подростка к новому возрастному этапу, когда мятущийся юнец получает право ощутить себя действительно повзрослевшим. К герою его фильма (с суховатым, разбитым надвое названием - «Школа IV. Пятнадцатилетний») новое самоощущение приходит вместе с чувством ответственности перед близкими, пониманием пережитых ими волнений, на которые он обрёк их, пустившись, как гласила прощальная записка, «за приключениями».
Дорога в Якусима и восхождение на возвышенность, где растут древесные гиганты, обогатили юного Дайскэ опытом самопознания и знанием людей. Его романтический настрой и вера в свою мечту окрепли после встречи с близоруким, толстым увальнем и молчуном, Онива Нобору. Оказалось, что сверстник способен не только часами складывать пазлы, повернувшись спиной ко всему свету, но и подниматься до высот поэтического творчества, врачуя стихами рану от неразделённого чувства. С заметным трепетом принимает Дайскэ сделанный руками Нобору рисунок парусника с высокими мачтами: в стихотворении, написанном на оборотной стороне рисунка, тайный художник и поэт, увлекающийся историческими романами, признаётся, что видит себя «ронином, одиноко, как облако, идущим по степи, собирая мерцание звёзд». Не помышляя ни о чём подобном, ровесник, тем не менее, дал беглецу хороший урок - урок душевной стойкости.
Но критический поворот в душе Дайскэ вызывает встреча со стариком Тэцуэ - «Тэцуэ с Байкала», как зовут его завсегдатаи кафе, где он работает в зале игровых автоматов. Тэцуэ из тех японцев, кто побывал в русском плену, его память хранит образы товарищей, погибших в Сибири - от голода и мороза. Это серьёзный, много переживший, брошенный детьми человек. Из плена он привёз не только обиду и скорбь, но и полюбившуюся ему песню: он часто исполняет её посетителям кафе - начинает порусски, а продолжает и завершает пояпонски. Так в движение сюжета вклинивается знаменитая «Катюша», словно посылая привет российским зрителям из глубины памятливого, но не озлобившегося сердца.
