Страница: 14/15
Я очень люблю одурачить того, кто надут спесью. Особенно, если это
мужчина...
Иногда твой противник держит тебя в напряжении, все время ждешь:
вот-вот чем-нибудь да отплатит. Это забавно! А порой он напускает на себя
такой невозмутимый вид, словно обо всем забыл... И это тоже меня смешит. Я
знаю, это большой грех, но не могу не радоваться, когда человек мне
ненавистный попадет в скверное положение.
Готовясь к торжеству, пошлешь платье к мастеру, чтобы отбил шелк до
глянца. Волнуешься, хорошо ли получится! И о радость! Великолепно блестит.
Приятно тоже, когда хорошо отполируют шпильки – украшения для волос...
Таких маленьких радостей много!
Долгие дни, долгие месяцы носишь на себе явные следы недуга и мучаешься
им. Но вот болезнь отпустила – какое облегчение! Однако радость будет во
сто крат больше, если выздоровел тот, кого любишь. Войдешь к императрице и
видишь: перед ней столько придворных дам, что для меня места нет. Я сажусь в
стороне, возле отдаленной колонны. Государыня замечает это и делает мне
знак: "Сюда!"
Дамы дают мне дорогу, и я – о счастье! – могу приблизиться к
государыне.
Однажды, когда государыня беседовала с придворными дамами...
Однажды, когда государыня беседовала с придворными дамами, я сказала по
поводу некоторых ее слов:
– Наш бедственный мир мучителен, отвратителен, порою мне не хочется
больше жить... Ах, убежать бы далеко, далеко! Но если в такие минуты
попадется мне в руки белая красивая бумага, хорошая кисть, белые листы с
красивым узором или бумага Митиноку, – вот я и утешилась, я уже согласна
жить дальше. А не то расстелю зеленую соломенную циновку, плотно сплетенную,
с широкой белой каймою, по которой разбросан яркими пятнами черный узор...
Залюбуюсь и подумаю: "Нет, что бы там ни было, а я не в силах отвергнуть
этот мир. Жизнь слишком для меня драгоценна..."
– Немного же тебе надо! – засмеялась императрица. – Спрашивается,
зачем было людям искать утешения, глядя на луну над горой Обасутэ?
Придворные дамы тоже стали меня поддразнивать:
– Уж очень они короткие, ваши "молитвы об избавлении от всяческих
бед". Некоторое время спустя случились печальные события, потрясшие меня до
глубины души, и я, покинув дворец, удалилась в свой родной дом. Вдруг
посланная приносит мне от государыни двадцать свитков превосходной бумаги и
высочайшее повеление, записанное со слов императрицы. "Немедленно
возвратись! – приказывала государыня. – Посылаю тебе эту бумагу, но боюсь,
она не лучшего качества и ты не сможешь написать на ней Сутру долголетия для
избавления от бед".
О счастье! Значит, государыня хорошо помнит тот разговор, а я ведь о
нем совсем забыла. Будь она простой смертной, я и то порадовалась бы. Судите
же, как глубоко меня тронуло такое внимание со стороны самой императрицы!
Взволнованная до глубины души, я не знала, как достойным образом
поблагодарить государыню, но только послала ей следующее стихотворение:
С неба свитки бумаги,
Чтобы священные знаки чертить,
В дар мне прислала богиня.
Это знак, что подарен мне
Век журавлиный в тысячу лет.
– И еще спроси государыню от моего имени, – сказала я, – "Не слишком
ли много лет прошу я от судьбы?"
Я подарила посланной (она была простая служанка из кухонной челяди)
узорное синее платье без подкладки. Сразу же потом я с увлечением принялась
делать тетради из этой бумаги, и в хлопотах мне показалось, что все мои
горести исчезли. Тяжесть спала с моего сердца.
Дня через два дворцовый слуга в красной одежде посыльного принес мне
циновку и заявил:
– Нате!