С лица Касиваги исчезло обычное философски-жизнерадостное выражение, с которым он изрекал свои ошеломляющие парадоксы. Сузившиеся, затуманенные глаза пристально взглянули на меня.
- А ты помнишь, что говорил Лаэрту отец? "В долг не бери и взаймы не давай; легко и ссуду потерять, и друга" .
- У меня, в отличие от Лаэрта, отца нет, - ответил я. - Не хочешь, не давай.
- Разве я сказал, что не дам? Ну-ка, пойдем потолкуем. Да и потом, я не уверен, что наскребу три тысячи.
Я чуть было не заявил Касиваги, что учительница рассказала мне, как он вытягивает у женщин деньги, но сдержался.
- Прежде всего надо решить, как поступить со словарем и флейтой, - сказал Касиваги и вдруг направился назад, к воротам. Я пошел за ним, укорачивая шаги, чтобы его не обгонять. Разговор зашел об одном нашем сокурснике, президенте студенческого клуба "Слава", арестованном полицией по подозрению в подпольном ростовщичестве. В сентябре его выпустили из-под стражи, но с подмоченной репутацией ему приходилось теперь нелегко. Последние полгода Касиваги очень интересовался этим субъектом, и он часто фигурировал в наших беседах. Мы оба считали его сильной личностью и, конечно, не могли и предположить, что через каких-нибудь две недели "сильная личность" покончит с собой.
- А зачем тебе деньги? - внезапно спросил Касиваги. Это было настолько на него не похоже, что я удивился.
- Хочу съездить куда-нибудь.
- А ты вернешься?
- Наверно...
- И от чего же ты хочешь сбежать?
- От всего, что меня окружает. От запаха бессилия, которым несет тут со всех сторон... Учитель тоже бессилен. Абсолютно. Я теперь понял это.
- И от Золотого Храма сбежишь?
- И от него.
- Он что, тоже бессилен?
- Нет, Храм не бессилен. Какое там. Но в нем корень всеобщего бессилия.
- Понятно. Именно так ты и должен рассуждать, - весело прищелкнул языком Касиваги, дергаясь всем телом в обычном своем нелепом танце.
Он отвел меня в промерзшую насквозь антикварную лавчонку, где мне дали за свирель всего четыреста иен. Потом мы зашли к букинисту и за сто иен продали мой словарь. За остальными деньгами надо было идти к Касиваги домой.
У себя в комнате Касиваги неожиданно заявил: флейта и так не моя, я ее просто возвращаю, а словарь он вполне мог бы получить от меня в подарок, - значит, вырученные пятьсот иен по праву принадлежат ему. Он добавит еще две с половиной тысячи, и получится, что он мне дал ровнехонько три тысячи иен. За ссуду с меня будет причитаться по десять процентов в месяц - это же сущий пустяк, прямо благодеяние по сравнению с тридцатью четырьмя процентами, которые брал президент "Славы".
