Его нельзя назвать ни романтиком, ни декадентом в полной мере — он как бы за гранью литературных течений. Назвать его только писателем— значит оставить без внимания его общественно-политическую деятельность, актёрское дарование и занятия бодибилдингом и единоборствами. Он всеохватен.
В образе Мисимы слились тоска по пошлому, по утерянной красоте придворной культуры, эстетизм и утончённость с одной стороны и жажда силы и действия с другой. В нём будто нашли воплощение идеалы аристократии эпохи Хэйан и самураев средневековья. Талант Мисимы очень высоко оценил его "духовный учитель", лауреат Нобелевской премии Кавабата Ясунари. Он сказал, что писатель уровня Мисимы появляется в Японии раз в сто лет.
О литературной жизни Мисимы известно многое. На данный момент он остаётся (по словам Чхартишвили) самым переводимым японским классиком в мире, подтверждением тому наличие на российском книжном рынке сразу двух переводов его "Запретных удовольствий". Интерес к его творчеству, возможно, спровоцирован фактами биографии. Он красиво жил и красиво ушёл из жизни. Об инциденте "Мисима" слышали, должно быть, все, кто хотя бы раз держал в руках его книгу.
Жизнь писателя сильно повлияла на его творчество. Романы "Исповедь маски" и "Золотой храм", наиболее известные и популярные из его творений, довольно автобиографичны. Джон Натан, автор биографического романа "Мисима" [1], возводит многие психологические проблемы, мучившие героев Мисимы, к фактам детства самого автора. До двенадцати лет он жил в доме со своей бабушкой, Нацу Нагаи, которая и привила ему интерес к классике и заразила его тоской по прекрасной старине. Действительно, во всём, что писал Мисима, чувствуется стремление к аристократизму духа и эстетизации бытия. Он сосредотачивает внимание на красивом и безобразном, на чистом и порочном, на преступном и невинном. Красота— герой всех произведений Мисимы, начиная с "Цветущего леса", его первого романа, опубликованного в четырёх выпусках журнала "Бунгэй бунка" с сентября по декабрь 1941 года вплоть до последней книги "Падение ангела", четвёртой из тетралогии "Море изобилия", законченной им 25 ноября 1970 года, в день его смерти.
Красота в понимании Мисимы, как отмечают исследователи и переводчики, немыслима без смерти. Только то, что обречено на смерть, красиво. В своём комментарии "Хагакурэ нюмон" к классическому труду Ямамото Цунэтомо "Хагакурэ" [
Болезненная эстетика автора рисует нам образ Касиваги ("Золотой храм"). "Главная отличительная особенность Касиваги заключалась в сильно выраженной косолапости обеих ног. Его манера ходить была неподражаема: казалось, он всегда утопает в грязи— едва успеет выдернуть одну ногу, а уже завязла вторая. Всё его тело при этом дёргалось из стороны в сторону, будто Касиваги танцевал некий диковинный танец,— нет, его походка была ни на что не похожа". Уродливый и порочный Касиваги противопоставлен ангелу во плоти Цурукаве, а главный герой находится будто перед выбором идейным между ними двумя. И выбирает причудливое и пугающее уродство и путь нарушения запретов.
Его романы не оставляют ощущения завершённости, спокойствия и благополучия. Они содержат внутреннее противоречие, конфликт, который разрешим только смертью идеала или персонажа. Единственным исключением стал "Шум прибоя", основанный на античном сюжете о Дафнисе и Хлое. Герои "Шума прибоя"— жители рыбацкого поселения. Конфликт произведения не идейный, а вполне человеческий и разрешимый. Книга пропитана атмосферой спокойствия и лёгкой лени. События легко угадываются наперёд, но интерес к чтению поддерживается превосходным языком повествования. Впрочем, своим идеалам Мисима не изменил – произведение было лёгкой шуткой над публикой. которую он угощал рассказами, полными патологических подробностей, болезненного эротизма, ощущения неустроенности и неразрешимого противоречия.
Литературное дарование Мисимы было оценено публикой. "К 1964-му году его произведения насчитывали 150 наименований (включая перепечатки и антологии) и доход Мисимы от авторских гонораров приближался к 75 000 долларов в год"[1, с. 242]. Однако популярность его падала. Ни одно из поздних произведений не раскупали так быстро, как "исповедь маски" или "Золотой храм", ни один из рассказов не шокировал так, как "Патриотизм". Однако известны его работы позднего периода, имеющие отношение скорее к политике и философии, нежели к художественной литературе. Этот "западник" Мисима увлёкся идеями "националистского толка", выступал за отмену положения навязанной японцам конституции, запрещающей формирование армии. Свою идеологию он подпитывает синтоизмом, конфуцианством и буддизмом. Он пишет эссе "Учение Ван Янмина как религиозная философия", где утверждает неразделимость тандема знания и действия. В "Голосах духов героев" воспевает самураев, выступивших за императора и покончивших с собой.
Не забывает он и свои эстетические идеалы. Исао, герой книги "Несущие кони", второй части тетралогии, подражая героям "Союза возмездия" жаждет устранить несправедливую власть, проводящую прозападную политику демилитаризации Японии и покончить с собой. Картина сэппуку эстетизирована и символична: "Исао глубоко вздохнул, провёл левой рукой по животу, закрыл глаза. Приставил остриё кинжала, зажатого в правой руке, к животу. пальцами левой руки определил место и правой рукой с силой вонзил кинжал. И в тот момент, когда кинжал проник внутрь, за закрытыми веками с ослепительным блеском вспыхнул солнечный круг". Хи-но мару, флаг Японии, символизирует солнце. Мисима заканчивает книгу этим образом, содержащим отчётливые политические коннотации, вводя политический компонент мировоззрения в тандем красоты и смерти. Это принимали не все. Стали говорить, что Мисима исписался. Организованное им "Общество щита", Татэ-но каи называли не иначе как "Игрушечная армия генерала Мисима". Он разрывает отношения с коллегами по литературному цеху и сосредотачивает силы на созданном им обществе. 25 ноября, при участии избранных членов Татэ-но каи и произошёл вошедший в историю "Инцидент Мисима".
Можно что угодно говорить о личной жизни Мисимы, его пристрастиях, но произведения остаются, питают мыслями, порождают сомнения и догадки, заряжают энергией. В мировой литературе двадцатого века не найти другого человека, который бы при всём внешнем эпатаже умел так глубоко проникать в мир ощущений и переживаний, чей образ задевал бы и японцев, и остальной мир.
[1] Джон Натан. Мисима. СПб: Азбука-классика , 2006—352 с.
