Страница: 2/12
У Эрико было много цветов на подоконнике. Первым ее приобретением стал
горшок с ананасом.
Однажды она рассказала мне о нем.
– Это случилось в разгар зимы, – сказала Эрико. – Микагэ, я тогда
еще оставалась мужчиной.
Хотя я и была красавчиком, но веки у меня были без складочки и нос
плосковат. Я тогда еще не сделала пластическую операцию. Сейчас я уже не
могу вспомнить своего лица.
Было немного прохладно, летний рассвет. Юити не было, он ночевал не
дома, Эрико вернулась из бара с подарком от клиента – пирожками с мясом.
Я, как обычно, делая пометки, смотрела кулинарную передачу, которую
записала днем на видео. Голубое рассветное небо начинало постепенно
светлеть с востока. Не пропадать же подарку, давай сейчас пирожков поедим,
– сказала Эрико, кладя пирожки в электроволновку и заваривая жасминовый
чай. Вдруг она стала рассказывать свою историю.
Я немного удивилась и подумала: наверное, у нее в баре – какие-то
неприятности, поэтому я осоловело слушала ее, стараясь не уснуть.
Казалось, ее голос звучал, как во сне.
– Это было давно, когда умирала мама Юити. Ну, то есть не я, а моя
жена, когда я была мужчиной, мама, которая Юити родила. Так вот, у нее был
рак. И ей становилось всё хуже и хуже. Мы так любили друг друга. Я
оставляла Юити почем зря у соседей, а сама каждый день навещала ее. Я
работала на фирме и ездила в больницу до и после работы. По воскресеньям я
брала с собой Юити, но он был такой малюткой, еще ничего не понимал...
Надежд не было никаких, даже самых крохотных. Тянулись невыносимо мрачные
дни. Но тогда я этого особенно не ощущала. Правда, это тоже сам по себе
печальный факт.
Эрико говорила, опустив ресницы, как будто рассказывала о чем-то
приятном. На фоне голубого неба она выглядела поразительной красавицей.
– Я хочу что-нибудь живое в палату, однажды сказала жена. Живое,
связанное с солнцем, да растение, растение подойдет. Чтобы не нужно было о
нем много заботиться. Купи большой горшок, – говорила она. Последнее
время жене ничего особенно не хотелось, я обрадовалась ее капризу и
побежала в цветочный магазин. Я тогда была мужик-мужиком и не знала ни о
фикусе Бенджамина, ни о сентполиях, ну, не кактус же брать, в конце
концов, вот я и купила ананас. У него были маленькие ананасики – так что
сразу всё понятно. Я притащила его в палату, жена очень обрадовалась и всё
время повторяла: спасибо, спасибо.
Болезнь постепенно перешла в последнюю стадию и за три дня до того,
как она впала в кому, она вдруг сказала мне, когда я собралась уходить:
Отнесешь ананас домой? Она не выглядела как-то уж очень плохо, и ей,
конечно, не говорили, что у нее рак, но она шептала это, как завещание. Я
удивилась и сказала ей: Ну, подумаешь засохнет или еще там что, оставь его
у себя. Но жена плакала и просила: я и полить его не могу, а это такое
светлое растение с юга, отнеси его домой, пока в нем смерть не поселилась.
Делать было нечего, и я унесла его домой. Обнимая.
Уж, как я расплакалась, даром что мужиком была, на улице холодрыга, а
сесть в такси не могу. Может, я тогда в первый раз и подумала: осточертела
мне эта жизнь мужицкая. Но я немного успокоилась, дошла пешком до станции
и решила пропустить стаканчик в заведении, а потом на электричке вернуться
домой. Вечером народу на платформе было мало, дул пронизывающий ветер. Я
тряслась от холода, стоя в обнимку с ананасом, его колючие листья тыкались
мне в щеки.
В этом мире только я и ананас этим вечером можем понять друг друга, –
четко осознала я. Я закрыла глаза, дул ветер, пронизывал холод, только две
наши судьбы были по-одинаковому одиноки... Моя жена, с которой мы понимали
друг друга, как никто другой, теперь подружилась со смертью, больше, чем
со мной, больше, чем с ананасом.
Сразу после этого жена умерла, да и ананас засох. Я не знала, как за
ним ухаживать, и слишком часто его поливала. Я задвинула ананас в угол
двора и, хотя и не могу четко сказать об этом, по-настоящему поняла одну
вещь. Если ее сформулировать, то всё очень просто. Мир вообще-то
существует не ради меня. Поэтому процент выпадающих на долю неприятностей
абсолютно не меняется. Не мне решать. Так что лучше раз и навсегда
сосредоточиться на других вещах и сделать их безумно светлыми и
радостными. Вот я и стала женщиной, такой, как сейчас.
Тогда мне в общих чертах удалось понять, что она имела в виду, но до
конца я этого не прочувствовала, только помню, как подумала: "так вот что
такое радость". Но сейчас мне понятно это до тошноты. Почему человек
настолько не может выбирать? Он терпит сплошные поражения, как какая-то
ничтожная букашка, и всё равно готовит еду, ест и ложится спать. Все, кого
он любит, умирают. А ему всё равно надо жить.
...Сегодня ночью опять темно и тяжело дышать. Ночь, когда каждый сам
борется с тяжелым сном, приводящим в полное уныние.
