Страница: 2/9
По правде говоря, у меня в комнате было сооружено нечто вроде
бомбоубежища. На полку, разделявшую по высоте стенной шкаф, я положил два
татами, за фусума {Фусума - раздвижная перегородка в японском доме.}
задвинул два створчатых книжных шкафа, оставив только узкую щель, чтобы
протиснуться в свою нору. Таким образом, над головой у меня были татами, по
бокам - доски, и нижняя часть стенного шкафа стала похожа на подпол под
верандой. Я поставил туда столик, настольную лампу, перенес кое-какие вещи и
мог там сколько угодно заниматься своими делами. Спокойно читал там
английские книги, ломал голову над трудными геометрическими задачами, пил
воду из горлышка чайника, стриг ногти, а во время налета громко распевал
военные песни, стуча в такт кулаком по доскам.
В тот день, как всегда, утром был налет. Я сидел в тени в углу сада и
рассеянно разглядывал увядший цветок асагао, перекатывая его на ладони. В
это время завыла сирена воздушной тревоги. Это был самый обычный налет.
Правда, с утра было очень жарко.
Направляясь к флигелю, я посмотрел вверх, и в глаза мне бросилось
высокое здание, стоявшее поблизости. В лучах солнца этажи его ослепительно
сверкали, как куски пиленого сахара, нагроможденные друг на друга. "А не
пойти ли мне туда?" - подумал я. И, шепча про себя: "Вот возьму и пойду
сейчас же туда", я вышел через заднюю калитку и быстро направился к высокому
дому. Мысль пойти туда пришла мне в голову совершенно неожиданно. Почему она
вдруг осенила меня, объяснить просто невозможно. Говорили, что в последние
дни в подвале здания собирается много народу из ближайших домов, так как там
прохладно и безопаснее, чем в укрытии. И действительно, войдя в дом, я
ощутил прохладу, а в подвале и вправду стоял гул от голосов - там набилось
человек тридцать.
У входа я встретил соседскую девчонку Наоко. Увидев меня, она состроила
гримасу и сказала:
- Ну вот, наконец-то явился!
- Жарко сегодня. Вот и пришел. Я присел на ступеньку темной лестницы у
входа. Наоко села рядом.
- Говорят, ты в стенном шкафу прячешься? Я усмехнулся. Потом мы долго
молчали. Всякий раз, когда содрогалась земля, воздух в подвале как будто
слегка колебался. Рокот моторов вражеских самолетов, круживших в небе,
казался гудением оводов. Иногда он был похож на собачий вой. Но вот раздался
сильный взрыв. За шиворот посыпался с потолка песок. Наоко придвинулась ко
мне и крепко сжала мою руку. Она так и просидела, прижавшись ко мне, до
конца бомбежки. Наконец все затихло. Я встал. Рука Наоко соскользнула с
моего предплечья вниз, уцепилась за мои пальцы.
- Вот кончится война... - сказала она, глядя на меня снизу вверх.
- Ага, - поддакнул я, потому что знал, что умру раньше, чем кончится
война.
Я вышел из подвала и медленно побрел к дому в сияющем свете дня, от
которого кружилась голова. Когда я мыл руки у колодца, во двор ввалился наш
сосед Гэн-сан.
- Попало-таки! - сказал он, уставившись на меня. - Сижу я в укрытии, и
вдруг как рванет! Ну, думаю - попало! Хорошо, что ты жив остался.
Я выпил стакан воды.
- Снаряд, что-ли, угодил... - продолжал Гэнсан. Я взглянул на него.
- Да нет. Это бомба.
Мне неинтересно было с ним разговаривать, и я пошел к флигелю. Гэн-сан
поплелся следом. "Что это он увязался за мной?" - подумал я. Гэн-сан,
приказчику из рисовой лавки, было за пятьдесят, он не был моим другом. У
входа во флигель я оглянулся, и мы с ним испытующе уставились друг на друга.
- Надо быть осмотрительней, - сказал он. - Не знаешь, где и когда
погибнешь. Положено бежать, стало быть, беги. Спасай свою шкуру.
