Память о событиях Русско-японской войны ещё имеет эмоциональный окрас, хотя с тех событий минуло больше ста лет. Давайте разберёмся, почему.
Страница: 1/2
Со времени начала Русско-японской войны минуло ровно сто лет (Прим. ред.: на момент написания статьи). Давно уже не существует стран, принимавших в ней основное участие. Царская Россия прекратила свое существование в 1917 году, и даже сменивший ее Советский Союз не значится на карте мира уже более 10 лет. Япония, вступившая в войну как империалистическое, милитаристское государство, закончила свой путь 57 лет назад, и сегодня вряд ли хоть один японец рискнет утверждать, что современная Япония и империя времен 1905 года – суть одно и то же.
Нет в живых и ни одного участника Русско-японской войны. Итоги передела мира, произошедшие после нее, тоже в значительной мере потеряли свое значение, смытые новыми, более серьезными и масштабными геополитическими преобразованиями. Территория, на которой велась война, принадлежит Китаю и Корее – государствам, напрямую в ней не участвовавшим, и даже памятники героям боев установлены, по большей части, лишь на их родинах.
Таким образом, Русско-японская война с объективной точки зрения перешла в разряд исторических фактов и событий, принадлежащих уже достаточно отдаленному от нас прошлому. Логично было бы предположить, что, являясь частью истории, эта война не должна вызывать чрезмерного всплеска эмоций при упоминании о ней. Тем более, что для обеих воюющих стран она велась не на своей территории, и поэтому хотя бы один болезненный фактор, сопровождающий любые боевые действия подобного масштаба – жертвы среди своего гражданского населения – в Русско-японской войне практически отсутствует.
Тем не менее, память об этих событиях в России все еще имеет эмоциональный окрас. Более того, Русско-японская война в цепи исторических фактов планетарного масштаба, произошедших в нашей стране в начале XX-го века, занимает особое место и косвенным образом продолжает оказывать влияние на многие события дней сегодняшних. Она стала не просто историческим событием, а важным фактором формирования имиджа Японии в России, сохранявшим свое значение вплоть до середины XX-го века. Чем это вызвано? Думается, причин несколько. Прежде всего, следует иметь в виду, что это было первое, но не далеко не последнее для русских вооруженное столкновение с Японией, закончившееся, к тому же, поражением царской армии. Обиды, поражения, оскорбления национальной гордости, да еще такого глобального масштаба (а Россия фактически была унижена на глаза всего мира), как правило, запоминаются сильнее, чем победы. Зная это, определенные политические круги в любой стране всегда рады сыграть на реваншистских настроениях маргинальной части общества. Наша страна не стала исключением. Политическая карта Русско-японской войны, хотя и не очень активно, но все же разыгрывалась несколько десятилетий, и даже сейчас, говоря о взаимоотношениях России и Японии, этот аспект все еще нельзя игнорировать абсолютно.
Во-вторых, как это не парадоксально звучит, но именно поражение России во многом пробудило в ней до того слабый интерес к Японии – государству, отношения с которым будут складываться очень непросто на протяжении следующих ста лет. Возникла и полностью оформилась вторая (наряду с «живописной Японией») составляющая образа этой страны – «желтая опасность». Побудившая рассматривать Японию не просто как острова гейш и хризантем, а как общество, способное добиваться побед на Европой, эта часть имиджа Японии способствовала росту общего интереса к ней. Более того, это был уже не просто интерес, а нечто большее – японский бум, захвативший тогда умы значительной части образованного сословия, оставивший след в истории и ставший прецедентом при изучении второй волны моды на Японию, нахлынувшей уже на современную Россию в наши дни. Вряд ли будет преувеличением утверждение, что Русско-японская война во многом была движущим мотивом для изучения Японии и рождения российского японоведения – безусловно, одного из наиболее развитых и авторитетных в современном мире.
Таким образом, и в первом и во втором случаях важнейшим фактором влияния на сознание россиян и на дальнейшую историю российско-японских отношений стал рожденный на полях и морях той далекой войны образ Японии. Попробуем рассмотреть эту проблему более подробно.
До 1895-1899 г.г. внимание России к Японии было рассеянным. В результате умелых пропагандистских действий японского правительства, устроившего в Европе ряд показательных мероприятий, представляющих Японию исключительно с живописной, художественной стороны, она стала мниться государством, лишенным мышц, но высоко одухотворенным, что с восторгом было воспринято передовой интеллигенцией и людьми искусства «цивилизованного» мира. Россия, несмотря на свое непосредственное соседство с этой державой и возможность иметь о ней гораздо более объективное, непредвзятое мнение, все же не стала исключением из этой общеевропейской моды на «жапонизм». Русский ученый М. Венюков в 1869 году воодушевлено восхищался быстро модернизирующейся Японией: «Над… крайним востоком Азии взошла прекрасная утренняя заря. Целое племя, многочисленное и даровитое…примкнуло к торжественному ходу передовых народов Земли… Мы находим не много подобного этому быстрому поступательному движению в судьбах самых даровитых народов Востока и Запада».
Русскому путешественнику не дано было предугадать, что очень скоро «передовые народы Земли» увидят как «утренняя заря» окрасится кровью побежденного Китая, а «самые даровитые народы Запада» с удивлением узнают, что не все их крейсера в состоянии соперничать с «быстрым поступательным движением» японских броненосцев. Да что там путешественник – русский Генеральный штаб проглядел противника, размахивающего мечом у самых границ империи! Предвидения такого рода оказались по силам, да и то уже перед самой войной, философу Вл. Соловьеву, предупреждавшему в 1899-1900 гг. об опасности «азиатского» вторжения в Европу в своей последней книге «Три разговора о войне, прогресс в конце всемирной истории». Но, увы - Россия осознала суть и значение «модернизированного Крайнего Востока», почувствовала его силу и агрессивность слишком поздно, и стоило это ей слишком дорого.
Сейчас, сто лет спустя, можно констатировать, что отсутствие понятия о Японии, как о развитой военной державе, военные просчеты царского командования, а в более широком смысле слабое представление о том, что такое Япония вообще, сыграли важную роль в поражении царской России. Шапкозакидательство и резкий патриотический национализм очень быстро сменились шоком от потерь при Ляояне и Мукдене, позором сдачи Порт-Артура и ужасом Цусимы. Положение усугублялось еще и тем, что одним из субъективных поводов для развязывания войны было желание царского правительства отвлечь народ от назревающей революционной ситуации. «Победоносная война», которую огромная Россия собиралась вести с маленькой Японией для укрепления своего внутреннего имиджа, обернулась тяжелым и позорным разгромом на глазах у всего мира, революцией 1905 года и началом падения Империи.
Ситуацию отчасти могло спасти акцентирование внимания на подвигах русских офицеров, солдат и матросов, благо примеров героизма на полях и морях сражений имелось более чем достаточно. В пропагандистском смысле было даже правильным объективно высоко оценить мощь японской армии и флота – проиграть сильному противнику всегда почетнее, чем слабому, а Япония действительно была сильным противником. Подвиг крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» тем значительнее, что противостояли им корабли одного из лучших на тот момент флотов мира. Защитники же Порт-Артура сражались с армией, заставлявшей значительную часть Азии и, возможно, не сдали бы крепость, если бы не предательство командования. На этих ярких героических примерах, а не на изнурительной позиционной войне в Маньчжурии, и было сосредоточено внимание общественности.
На смену «желтым макакам» в русской (да и в европейской) печати пришли «фанатичные самураи». Важной (и очень стойкой) составляющей образа Японии, именно как вражеской державы, стали многочисленные упоминание об «азиатском» коварстве, вероломстве, фанатизме, о шпионах, способы борьбы с которыми так и не удалось выработать ни до войны, ни в ее ходе. Классическим примером создания такого облика японцев является повесть А. Куприна «Штабс-капитан Рыбников», на десятилетия сформировавшая у русских представление о «японской опасности». Позднее размножили этот образ, осветившие те же события в более широком аспекте, участники войны А. Новиков-Прибой (роман «Цусима») и А. Степанов (роман-эпопея «Порт-Артур»). Вообще, чрезвычайно важно, что именно художественные произведения, к которым можно отнести и знаменитую «Песню о «Варяге», оказались гораздо более мощным средством формирования имиджа, чем открытая официальная пропаганда. Именно они во многом сформировали на грядущие десятилетия представление россиян и о войне, и о Японии.
Здесь необходимо заметить, что в отечественных учебниках истории (изданных после 1917 года) Русско-японская война рассматривалась в первую очередь как столкновение двух империалистических государств, имеющих захватнические цели. Япония не противопоставлялась нашей стране, как патологически опасное, «плохое» государство, за исключением периода 1933-1945 годов. Тем более, нет никаких оснований говорить о таком противопоставлении сейчас, когда раздел Русско-японской войны в учебниках истории вообще стал крайне невелик. Другое дело, что всегда подчеркивался героизм русских солдат и матросов, но этот героизм действительно имел место, не раз признавался противником и, что особенно интересно, в советское время в классовых целях активно противопоставлялся коррупционным, предательским настроениям части высшего командования русской армии. Все это лишь выделяло слабость и недостатки царского режима России, враждебного новому – советскому строю. Подчеркивалось, что Япония одержала победу не над русской армией и флотом, а над царизмом. С другой стороны, не русский народ воевал против японского, а царская Россия преследовала свои цели в борьбе против милитаристской Японии.
Тем не менее, поражение – есть поражение. Горечь обиды от него сопровождала русский народ долгие годы. Не случайно поэтому, когда уже в советское время готовились и произошли вооруженные столкновения с японской армией в районе реки Халхин-гол (Номонхан) и у озера Хасан, еще довольно свежие на тот момент воспоминания о Русско-японской войне вновь ожили и с помощью советской пропаганды зазвучали с новой силой и в новом контексте. С этой точки зрения знаменитая и откровенно японофобская советская песня «Три танкиста», пришедшая на смену «Варягу», стала символом не только локального успеха советских войск на Дальнем Востоке, но и ожидаемого большого реванша за поражение 35-летней давности, и вскоре этот реванш состоялся. Напомним, что и уже упоминавшиеся «Цусима» и «Порт-Артур» были написаны именно в это время (оба в 1940-1941 годах).
