Страница: 11/14
Пока государь почивал, у меня нашлось небольшое дело в павильоне
Цуцуи, и я туда отправилась. Ветер, шумевший в соснах, веял прохладой,
звон цикад нагонял печальные думы. Был час, когда луне уже пора
появиться на небосводе, чтобы ясным светом озарить всю округу. Павильон
Цуцуи оказался дальше, чем я предполагала; решив вернуться к государю, я
шла мимо одного из строений в самом неубранном виде, в одном лишь легком
банном одеянии - ведь мы находились в отдаленной горной усадьбе, и
притом я была уверена, что все давно спят, - как вдруг из-за бамбуковой
шторы высунулась чья-то рука и ухватила меня за рукав. Я громко
закричала от страха, решив, что это, конечно же, оборотень, но услышала
слова: "Тише, ночью нельзя кричать, а то лесовик придет, накличешь
беду!" По голосу я узнала министра, в испуге молча хотела вырвать рукав
и убежать. Рукав порвался, но министр все равно не отпустил меня и в
конце концов втащил в дом, за штору. Кругом не было ни души. "Что вы
делаете?!" - воскликнула я, но это не помогло, он стал говорить, что
давно уже меня любит, и другие, давно знакомые, приевшиеся слова. "Вот
не было печали!" - подумала я, а он продолжал на все лады твердить о
своей любви, но его речи показались мне очень безвкусными, заурядными.
Вся во власти единственного желания - как можно скорее вернуться в
комнату к государю, я твердила, что государь среди ночи может проснуться
и уж, наверное, станет звать меня... Под этим предлогом я пыталась
уйти.
- В таком случае обещай, что снова придешь сюда, как только
улучишь время! - сказал министр, и я обещала, потому что не было иного
способа избавиться от его домогательств, поклялась, призывая в
свидетели всех богов, и в конце концов убежала в страхе за наказание,
ожидающее меня за эти ложные клятвы.
А меж тем государь, проснувшись, пожелал продолжить веселье,
собрались люди, и опять пошел пир горой. Государь досадовал, зачем
слишком рано отпустили Юную Хризантему, выразил желание увидеть ее еще
раз и решил остаться для этого во дворце Фусими на весь завтрашний день.
Услышав, что его желание будет исполнено, он обрадовался, много пил и
так усердствовал в этом, что снова уснул. А я, вся в смятении, так и не
сомкнула глаз до рассвета, силясь уразуметь - сном или явью было то, что
случилось ночью возле павильона Цуцуи...
На следующий день ответный пир давался от имени государя,
распорядителем он назначил вельможу Сукэтаку. Приготовили целые горы
яств и напитков. Снова приехали вчерашние танцовщицы. Было особенно
оживленно и шумно, ведь пир давал сам государь. Старшей танцовщице
преподнесли золоченый кубок на подносе из ароматного дерева, а в кубке -
три мускусных мешочка, младшей - один мешочек в кубке из лазурита на
золоченом подносе. Веселились, пока не ударил полночный колокол, а когда
Юная Хризантема стала опять плясать, все запели песню: "Раскололось
пополам изваяние бога Фудо[10] у священника Соо...", когда же
дошли до слов: "Наш епископ весь во власти нежной страсти, грешной
страсти...", дайнагон Дзэнсёдзи бросил на меня многозначительный взгляд;
мне и самой кое-что вспомнилось и стало так страшно, что я сидела,
словно окаменев. Напоследок все пустились в беспорядочный пляс, и вечер
закончился среди разноголосого шума.
