Страница: 5/10
- - -
Утром пятнадцатого дня я получила записку от госпожи Комати.
"Сегодня в столице в храме Хатимана в Ива-Симидзу праздничный
день, - писала она. - Отпускают на волю пташек и
рыбок...[11] Наверное, вы. мысленно там..." Я ответила:
"Для чего вспоминать
о храмовом празднике светлом
мне, ведущей свой род
от корней самого Хатимана,
мне, блуждающей скорбно по свету?.."
Госпожа Комати тоже ответила стихами:
"Уповайте в душе
на милость богов всемогущих -
вняв усердным мольбам,
боги вам пошлют избавленье,
утолят мирские печали!"
Мне захотелось посмотреть, как отмечают этот праздник здесь, в
Камакуре, и я пошла на Журавлиный холм, в храм Хатимана. Присутствовал
сам сёгун; хотя дело происходило в провинции, все было обставлено очень
пышно. Собралось много даймё, все в охотничьем платье,
стражники-меченосцы в походных кафтанах; глаза разбегались при виде
разнообразных нарядов. Когда сёгун вышел из кареты у Красного моста, я
заметила в его свите несколько столичных вельмож и царедворцев, но их
было совсем мало, бедно одетые, они выглядели убого. Зато когда прибыл
старший самурай Сукэмунэ Иинума, сын и наследник князя Ёрицуны
Тайра[12], в монашестве - Коэна, его появление могло бы
соперничать с выездом канцлера в столице; чувствовалась сила и власть...
Затем начались разные игрища - стрельба в цель на полном скаку и другие
воинские утехи подобное зрелище меня не прельщало, и я ушла.
Не прошло и нескольких дней, как по городу поползли тревожные
слухи: "В Камакуре неспокойно!" "Что случилось?" - спрашивали друг друга
люди. "Сёгуна отправляют назад, в столицу!" - гласил ответ. Не успели мы
услыхать эту новость, как разнеслась весть, что сёгун уже покидает
дворец. Узнав об этом, я пошла поглядеть и увидела весьма невзрачный
паланкин, стоявший наготове у бокового крыльца. Один из самураев
распоряжался, подсаживая сёгуна в паланкин. В это время появился сам
Сукэмунэ Иинума и от имени верховного правителя Ходзё[13]
приказал, чтобы паланкин несли задом наперед. Сёгун не успел еще сесть в
паланкин, как набежали низкорожденные слуги, вошли во дворец, даже не
разуваясь, прямо в соломенных сандалиях, и принялись обдирать занавеси и
прочее убранство. Глаза бы не глядели на это прискорбное зрелище!
Меж тем паланкин тронулся; из дворца выбежали дамы из свиты
сёгуна, растерянные, с непокрытыми головами. Ни одной не подали
паланкин. "Куда увозят нашего господина?" - плача, говорили они. Среди
князей некоторые тоже, казалось, сочувствовали сёгуну; когда стемнело,
они украдкой послали молодых самураев проводить сёгуна. Всяк по-разному
отнесся к его опале. Слов не хватает описать происходившее.
